Фаустпатроны очень легкие, по силам даже ребенку, говорил обер-фельдфебель. Надо только оставаться спокойным, хладнокровным, подпустить танк на расстояние пятидесяти метров, затем вскинуть фаустпатрон на плечо, взять объект в визир, как следует зафиксировать, задержать дыхание и выстрелить, но необходимо быть очень внимательным и следить, чтобы никто не оказался позади вас, иначе тот поджарится заживо, как цыпленок. Бремер нацелил свой фаустпатрон на разрушенную стену и выстрелил. Заряд взорвался точно в указанном месте, усеяв все вокруг мелкой кирпичной крошкой. «Хорошо, – сказал инструктор, – танку сейчас был бы конец». Вот только танк не стена на фоне ландшафта. Танки движутся. Обычно их много. И они стреляют. По мере приближения они превращаются в грозные, громадные, чудовищные стальные колоссы. Поэтому надо суметь вырыть в земле окопчик на одного человека. Инструктор показал, как выкопать такую яму, чтобы ее не сразу заметили стрелки из танка. Для этого надо аккуратно уложить вокруг окопчика газеты и насыпать на них землю, чтобы потом вместе с газетами унести ее отсюда. Темная свежевырытая земля, даже самая ее малость, выдает позицию стреляющего. Она становится мишенью для танковых орудий. И танки ринутся туда.
И лишь позднее, после того как ребята из гитлерюгенда отправились по домам, инструктор рассказал морякам, что произойдет, если пойдут танки. «Это случилось с одним моим другом, – сказал он, глотнув датской водки из конфискованного продовольственного склада. – Сидишь себе в этой маленькой дыре, и танк проезжает по ней, прокручивая сначала правой гусеницей, потом левой, и закапывает тебя, так что ты оказываешься в вырытой тобой собственной могиле и только видишь, как стальная махина медленно надвигается на тебя. Вот так. Выпьем, – предложил он, – за это стальное небо».
«Иди ко мне», – сказала она и протянула к нему руку. Бремер снял брюки, форменку, нательную фуфайку, схватил простертую к нему руку и опустился на зыбкую постель. Так он, Герман Бремер, боцман, стал дезертиром.
2
О чем думал Герман Бремер, когда опять лег в постель к Лене Брюкер? Испытывал ли он страх? Угрызения совести? Сомнения? Говорил ли он себе: «Я предал своих товарищей, я – свинья»? С каждым кругом, который очерчивала секундная стрелка на светящемся циферблате его часов, он все дальше удалялся от своей части, удобно пристроившись на Ленином плече; он бросил в беде своих товарищей, которые в это время поднимались на грузовики; уже запустили двигатели, машины тряхнуло и окутало облаком вонючего дыма, солдаты сидели в кузовах и ждали. Обер-лейтенант, как и Бремер, взглянул на часы, словно бы еще поджидая кого-то, его подопечные сидели молча, кто курил, кто спал, натянув на голову плащ-палатку: народные штурмовики, матросы, оба военных музыканта; было холодно, и, по-прежнему не переставая, сеял дождь. Но вот обер-лейтенант поднял руку, вскочил в головной грузовик, и четыре машины тронулись в путь в направлении мостов через Эльбу, Харбурга, Буххольца. Тамошние жители – дети, женщины и старики – уже выкопали траншеи, по которым несколько лет спустя я, еще совсем небольшой парнишка, лазил вместе с другими детьми. Мы раскапывали лопатами обвалившуюся с боков траншей землю и находили там настоящие сокровища: искореженные котелки, походные фляги, ржавые каски, патроны, штыки, иногда карабины. Георг Фюллер нашел однажды даже пулемет-42, «пилу Гитлера», а в другой раз – ржавый Железный крест, блестела лишь серебряная окантовка. Но никаких остатков мундира и тем более скелета. Орден лежал среди проржавевших застежек кобуры, карабинов, газовых масок, патронов и походных фляг, из которых по каплям еще вытекала коричневатая, похожая на чай жидкость. Отходы приближающейся к концу войны. В этой траншее, как, впрочем, и во многих других, не дошло до решающего боя, а только до перестрелки, после чего немецкие солдаты, уже давно переставшие быть армией, отступили.
Но Бремер не мог этого знать. Бремер был охвачен страхом; он боялся оставаться у Лены Брюкер и боялся идти на передовую. У него было лишь два пути: дезертировать и тогда, что было вполне вероятно, получить пулю в лоб от своих соотечественников за дезертирство либо отправляться на фронт, где снаряды английских танков разорвут его на части. Но обе альтернативы не исключали возможности остаться в живых. Где же больше шансов? Вот это был вопрос вопросов, и в поисках ответа на него мысли Бремера метались в голове, как и он в постели.
Когда две недели тому назад закончился его официальный отпуск в Брауншвейге и он отправился в Киль, его угораздило застрять именно в Плёне. Бремер явился в тамошнюю комендатуру для отметки своего отпускного свидетельства. Чтобы выжить в войне, именно в ее конечной фазе, когда все уже предрешено, самым важным становится соблюдение бюрократических формальностей. Необходимо по пути следования подтверждать, где, как, когда и куда направляется военный, чтобы не предстать перед каким-нибудь летучим военно-полевым судом. Его расквартировали в физкультурном зале какой-то школы, в которой размещался дивизионный штаб. Рано утром он проснулся от громкого рыка и команд, по коридору маршировали подбитые гвоздями сапоги. Он взял бритвенный прибор и вышел из зала. Запах учебки вызывал в нем отвращение, пахло мастикой для пола, потом и страхом новобранцев. По коридору навстречу ему шли трое солдат, по краям двое с ружьями, тот, что посередине, еще совсем молодой, может лет восемнадцати или девятнадцати, держал руки за спиной, и его униформа – это сразу бросилось Бремеру в глаза – была неправильно застегнута, а в косматых волосах он заметил торчащую соломинку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51