— Она устало прошла к кровати, тяжело опустилась и стала снимать туфли. — Эти ноги убьют меня. — Эльза была так поглощена своими ногами, что не заметила ни его новой одежды, ни вдохновенного вида. Но… как устало она смотрит: на лице и в глазах тяжесть, подумал Айван. Ладно, подождем, когда она услышит новости. Тогда она лучше себя почувствует. И все с сегодняшнего дня должно пойти к лучшему. Грядут лучшие времена.
—Эльза, пластинка! Она вышла! — Он ждал, когда на ее лице загорится радость.
—Правда? — вымолвила она.
—Слушай, Эльза, надо отпраздновать, понимаешь? Это для тебя.
—Для меня? — Она устало подняла глаза, с полным непониманием глядя на коробку, которую он распаковывал. — На что ты деньги свои потратил? Ты купил еду, как я тебя просила?
Айван старался не впасть в раздражение, услышав ноту осуждения в ее голосе и увидев, как она отодвигает коробку.
—Чо, забудь о еде, ман. Открой ее. Сегодня великая ночь!
Он сорвал с коробки крышку и достал оттуда кусок материи смелой расцветки.
—Мини, ман. Последний писк. Сексуально, а?
Эльза взглянула на юбку, чуть-чуть загоревшись его энтузиазмом, но вскоре ее лицо опять помрачнело.
—Айван, ты ведь знаешь, я это никогда не буду носить. Неужели ты думаешь, что я такое надену?
—А почему бы и нет? Это же последний писк. Надень ее, ман, будешь самой сексуальной девочкой Кингстона, и мы отпразднуем выход пластинки.
—Что праздновать? Ты продал Хилтону запись за пятьдесят долларов, у тебя нет больше денег, ты сам знаешь. У тебя хоть что-то осталось?
—Да, но… когда другие продюсеры про нее услышат и когда она станет хитом, я еще денег получу, и даже сам смогу заработать. Бвай, мы завтра съезжаем с этого места. Давай одевайся, ман.
—Айван, я устала. Я весь день ходила и искала работу.
—Чо, пойдем со мной, ман, смотри, если не захочешь, можешь не танцевать…
—У нас нет даже денег на это. Я хочу купить какой-нибудь еды и опять пойду работу искать, а в воскресенье схожу в церковь.
—Ага, вот оно что! Ты хочешь, чтобы и я пошел клянчить у богатых людей работу? Неужели ты ничего не понимаешь? У меня пластинка вышла. И с этим теперь покончено.
—А у меня не покончено. Я ноги стерла в кровь, а ты о танцах говоришь?
—Вот ты куда клонишь, за дурачка меня принимаешь? Ты не веришь, что я все как надо сделаю? Не веришь?
—Я хочу сказать только одно — я устала.
—Нет, ты хочешь, чтобы я ходил и просил у богачей поработать садовым мальчиком за десять долларов в неделю — и так всю оставшуюся жизнь? А теперь пойми меня правильно — лучше я умру. Во всяком случае, я никому ничего не должен. Я сам все сделаю как надо, слышишь? Я сделаю все, бэби.
—Айван, Айван, какой ты мечтатель…
—Мечтатель? Мечтатель? — Он чуть не затрясся от разочарования и возмущения. — Я вовсе не мечтатель! Мечтатели те, кто ходит в церковь и болтает о сладком медовом пироге на небе. Это я-то мечтатель? Вот что, я не ищу на небе ни мед, ни молоко, я хочу ВЗЯТЬ свое здесь и сейчас. Для меня и для тебя. Ты это понимаешь? Пойду-ка я лучше отсюда, знаешь.
Говорят, на небесах мне подан мед,
Ждет меня, когда я умру,
Но, как солнце мне сияет наяву,
Я возьму свое, там где его найду.
Танцпол был забит до отказа. Люди чуть ли не прилипали друг к другу, качаясь под густой размеренный ритм исконного реггей. Да уж, Тренчтаун в пятницу вечером! Разноцветная масса людей, разодетых во все цвета радуги, блестящих золотом и серебром, которые вовсю отплясывали, притоптывали, кружились, прыгали, а кто просто покачивался в ритме — все это производило впечатление. Айван надел небольшую кепку. Не такую, конечно, похожую на гигантский цилиндр, которую носят Растафари, чтобы спрятать свои дреды. Но в своих очках, кепке, рубашке и жилетке он, без сомнения, казался себе самым крутым руд-бваем в этом месте. Он вполне подходил на роль только что родившейся звезды, сверкнувшей на небесном своде.
Движения захватили его, гнев и разочарование стали отходить. И все же он не мог все сразу забыть: Эльза глубоко обидела его тем, что не пошла с ним и отказалась примерить мини, которое он так тщательно выбирал и покупал с самыми добрыми чувствами. Но еще больше его расстроили ее безнадежность, усталость и страх, которые красноречивее любых слов сообщили ему, что она не разделяет его воодушевления, а значит, и его веры.
Он со всей предусмотрительностью выбрал именно это место. Были места и помоднее, чем «Райские сады». Со времен его первой ночи в городе многие места становились модными, а потом бесследно исчезали. Но это было то самое место. Публика здесь собиралась крутая и утонченная, и проигрывались здесь в основном записи Хилтона. Кроме того, в первый раз он был здесь безвестной деревенщиной, с расхлябанными манерами и играющим в крутого. Сегодня он уже прожженный городской парень, блестящий как сало, дерзкий как сталь, холодный как лед, и стоял он на самом краю своей судьбы… Оу, да, этот парень начинает движение…
Общее возбуждение, подгоняемое тяжелым ритмом, захватило его, не позволяя остановиться. Плывя на своей волне, он слился с толпой и стал постепенно пробиваться к проигрывателю. Он не мог скрыть свой восторг, разглядывая колонны с рекламными плакатами новых синглов и отыскивая там свое имя. Он вглядывался снова и снова, уверенный, что в спешке его пропустил. Ладно, как бы там ни было, Хилтон точно дал команду запустить ее на дискотеку — пластинка только что вышла! Он уже слышал ее утром по радио. У Спиди, оператора, она точно есть. Он просто выжидает правильный момент, ждет, когда зал будет набит битком, чтобы представить последнюю новинку Хилтона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150