Но творческому развитию истмата у нас сумели поставить жесткий заслон, и это печально.Как же нам вернуться к здравому смыслу, покуда ученые «ремонтируют» теорию? В Испании, на лекциях о России, я предлагал такой эксперимент: давайте на пару часов забудем идеологию, опишем советский строй в обыденных понятиях жизни обычного человека. Посмотрим, сколько он пил молока, в какой квартире жил, что читал и сколько раз ходил в театр, чем болел и чего боялся. Посмотрим, как все это изменялось со временем, из каких средств обеспечивалось. Все это вместе мы и назовем советским жизнеустройством, не пытаясь определить, было ли это социализмом или еще каким-то «измом». А потом сравним это жизнеустройство с другими образцами, которые реально есть в мире — США и Испании, Бразилии и Бангла Деш.Как ни странно, эффект от такого простого приема бывал очень сильным. Все рассуждения об объективных законах, о «правильном и неправильном» отпадали сами собой, даже тема репрессий теряла смысл. Люди начинали сравнивать реальность в осязаемых понятиях. Например, у многих родителей на Западе очень силен страх, что дети станут наркоманами — и для них отсутствие наркомании при советском жизнеустройстве сразу перевешивало большое количество иных благ и свобод. Сама мысль, что ради таких призраков, как «многопартийность», стоит сломать такое жизнеустройство, кажется при этом чудовищной, любой шаг проверяется здравым смыслом: что именно он улучшит и какой ценой? Например, при таком взгляде стал бы никчемным спор, который мне пришлось вести со многими авторами и читателями: была ли в СССР эксплуатация рабочих? Ну, предположим, была. Вопрос-то в том, была ли она больше, чем при других типах жизнеустройства. И станет ли она меньше, если сломать советский строй и приватизировать промышленность?К сожалению, разговора именно в таких понятиях нам вести не давали и не дают. Нам навязали разговор в чисто идеологических понятиях, даже о смысле которых непросто договориться: рынок, уравниловка, эксплуатация, тоталитаризм. После дискуссий об истмате, в которые пришлось влезть, меня «выдавили» из левой печати. Сейчас, слава богу, понемногу допускают в «Правду». Я был бы рад, если «выдавили» просто оттого, что надоел читателям. Боюсь, что дело не только в этом. В Испании я лекции о советском строе читаю, и идет полезный диалог. В России это практически невозможно — обществоведы оправились от испуга и заполнили все контрольные посты. Небольшие идеологические стычки между правыми и левыми в их среде дела не меняют.Вот, уже два с лишним года в КПРФ работает школа помощников депутатов — готовятся молодые кадры для работы в политике. Через полгода стараний, действуя не вполне этично (через влиятельных знакомых), я получил приглашение прочесть там лекцию. Для меня было важно поговорить и узнать образ мысли этих людей. Взвешивая каждое слово, я вычистил из лекции все, что могло бы огорчить начальство. Сказал лишь о разрушении общего языка (системы понятий) и утрате чувства количественной меры как важной причине трудностей оппозиции. То есть, говорил не о политике, а о кризисе в культуре левых. Были там два преподавателя из руководства школы. Их реакцией была искренняя, открытая и глубокая враждебность. Хотя и с реверансами («Ах, это самая интересная лекция за два года»). Зачем мне в моем возрасте комплименты! Важна суть. Враждебность была выражена перед слушателями, для них это был важный знак, его же надо было как-нибудь объяснить.Встает мой оппонент и дает такое объяснение: «Полезно было послушать умного антимарксиста». Я спрашиваю миролюбиво: «Какой же у вас есть прибор, чтобы отличить марксиста от антимарксиста? Для примера ответьте, кто из ваших руководителей в КПРФ марксист?». Он замахал руками — мол, какие там марксисты, чего с них требовать. Бедные наши ортодоксы, они как кучка правоверных в толпе еретиков.Конечно, если бы мы уже вышли на хороший уровень свободы мысли, можно было бы ответить: марксист я или нет, не имеет значения. Не все знание человечества сосредоточено в марксизме, и давайте говорить по существу тех вопросов, которые поставлены в лекции. Но об этом пока и речи нет. Мое-то положение проще, назвать меня антимарксистом — это просто ругань, никакого реального смысла в этом нет. Проблема как раз в том, что этот профессор не имеет прибора, чтобы отличить марксиста от немарксиста — и в отношении лидеров КПРФ он ошибся бы точно так же, как и в отношении меня. А раз так, то все эти ярлыки, которые по какому-то праву эти люди приклеивают, фальшивы. И единственное, чего за эти годы они добились, это оттолкнуть от КПРФ множество образованных, мыслящих и преданных коммунизму людей.Но и это полбеды. Они затруднили диалог КПРФ с молодежью. Их язык молодыми людьми просто не воспринимается — потому, что он не может верно выразить то, что мы сегодня переживаем. А между тем, насколько я мог судить по тем случаям, когда мне удавалось прочесть нормальную лекцию перед целым курсом факультета то в одном, то в другом вузе, сегодня нет для коммунистов более благодатной аудитории, чем студенческая. В массе своей они — страстные поборники главных устоев русской цивилизации и идеи справедливости. Только говорят на другом языке.В дискуссии 1996-97 гг. я чуть не в каждой статье ставил вопрос: если ваш марксизм — «ядро научной теории общества», если у нас было такое множество специалистов, владевших этой теорией, то как же мы пришли к положению, когда генсек КПСС вынужден был признать: «Мы не знаем общества, в котором живем»? Ведь это — тяжелое признание, знак беды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144