«Я хочу немного побыть одна», — говорила она, если кто-то подходил к ее закрытой двери. Алек никогда не знал, почему она уединялась — хотела ли, будучи доброй девочкой, избавить домашних от хлопот или действительно просто желала одиночества. Он терпеть не мог эти «недомогания» именно потому, что ничем не мог ей помочь.
Он сунул руки в карманы. Дверь дамского туалета была тяжелой, деревянной, с массивной хромированной ручкой. Войти он не мог. Да и Дженни вряд ли бы это понравилось. Он взглянул на часы — половина седьмого. В здании не осталось никого, кроме охраны. Среди охранников не было женщин, и войти в дамский туалет, чтобы оказать ей помощь, было некому.
Возможно, ей это и не нужно. Он заставил себя вернуться в кабинет и сесть. Есть ли причина для беспокойства? Непонятно. Он встал, чтобы рассмотреть содержимое битком набитого книжного шкафа. Дневники, кучи писем, всевозможные исторические пьесы и толстая стопка любовных романов из времен Регентства, в дешевых мягких обложках. Две книжки стояли в глубине. Он вытащил одну. Художник, оформлявший обложку, понятия не имел, как правильно повязывают шейный платок.
…Мэг была не просто слабенькой. Поначалу все в семье лгали друг другу: «Когда Мэг поправится… когда Мэг станет лучше…» У Мэг была лейкемия. Она убила ее.
Алек достал с полки другую книжонку. На шее парня с обложки красовался цветастый галстук. Лорд Лидгейт никогда не надел бы такого.
…Он чувствовал ответственность за Мэг. Сестренка была на год моложе. Он обязан был сделать хоть что-нибудь — и не смог…
Услышав шаги, отложил книгу и вышел в холл. Дженни шла медленно, скрестив руки на животе, словно пыталась унять боль. Лицо было серовато-бледным. Увидев его, она моргнула и споткнулась.
— Ты до сих пор ждешь? — Она совершенно забыла о его существовании. — Не возражаешь, если мы договорим в другой раз?
Выглядела она хуже некуда.
— Что с тобой? Иди-ка сюда, сядь.
— Все хорошо, — она вошла в кабинет. — Честное слово. Сейчас пройдет. Все в порядке…
Алек никогда не слышал от Дженни таких коротких, отрывистых фраз. Долго общаясь с больной Мэг, он научился слышать правду сквозь всю эту ерунду. Похоже, дела Дженни были плохи.
Он не знал, что делать. Но Дженни явно хотела, чтобы он исчез, испарился, оставил ее одну. Она хотела справиться сама. Но если дело действительно обстояло серьезно, нужно же помочь ей!
…«Смотри правде в глаза». Так говорила Мэг. Это она положила конец семейным недомолвкам. Заставила всех взглянуть правде в глаза. Однажды вечером Алек помогал ей подняться наверх — у нее опухали и болели составы. На верхней ступеньке она повернула к нему бледное лицо с огромными темными глазами: «Можешь кое-что сказать маме и папе? Скажи, что я хочу поговорить с ними… обо всем…»
О чем? Не о чем тут говорить. Алек хотел произнести это вслух, но голос Мэг был так тих и слаб, а пальцы с такой силой вцепились в его руку, что он сглотнул слюну и молча кивнул. Да, Мэг, как захочешь…
Алек проводил Мэг в ее комнату и спустился. Он панически боялся идти на кухню. Первым заговорить об этом… Все равно что открыть дверь и впустить смерть.
Решиться было трудно. Ему было всего десять лет. Но Алек сделал это. Он же отвечал за Мэг. И дождавшись, когда родители остались вдвоем, произнес: «Мэг знает, что очень больна. Хочет поговорить».
Мать судорожно вздохнула, отец свинцовым взглядом уставился на пустую кофейную чашечку. Но они были люди что надо — сильные, мужественные, и знали, что делать. «Она права», — сказал тогда отец.
Семья сплотилась и встала лицом к лицу со страшной правдой. Следующий год был очень тяжел, но беда сплотила их еще сильнее, потому что они не обманывали друг друга. Именно тогда Алек поклялся никогда не лгать.
А теперь Дженни Коттон, бледная, взволнованная, скрывала от него правду.
С ней происходило что-то очень серьезное. Алек был уверен в этом. В сериале «Обрести и удержать» он играл акушера.
Ничего не оставалось, кроме как выпалить все начистоту, совсем как тогда на кухне, с родителями, двадцать лет назад.
— У тебя кровотечение? — может, прямолинейность и неуместна, но выхода не было.
— Нет. Скорее всего, нет. Ничего страшного. Ерунда…
Итак, у нее кровотечение. Пути для отступления отрезаны. Он обязан был договорить.
— Ты беременна?
Дженни кивнула.
— Немедленно к врачу! Где телефон? Давай позвоню, — бездействие угнетало его.
— Видишь ли, — Дженни, наконец, села и запустила пальцы в волосы, — у меня нет своего доктора. Срок небольшой, всего несколько недель… и еще эта пресс-конференция… У меня не было времени. Но больница здесь рядом. Я сейчас вызову такси. А может, быстрее дойти пешком?
Ей угрожал выкидыш, а она собиралась идти пешком!
— Ты никуда не пойдешь.
— Как глупо… Но, может быть, не из-за чего шум поднимать? Посижу немножко — и все пройдет… Я не знаю… — голос звучал неуверенно. Ах, как это непохоже на нее! — Не хочу в больницу! Может, это ложная тревога.
— Нет, — отрезал Алек. Дженни взрослая и имеет право решать сама, но бывают случаи, когда следует вмешаться и взять ответственность за себя. — Ты едешь в больницу. На такси, пожалуй, быстрее, но я вызову скорую, если ты не против.
Вот теперь пусть выбирает: такси или скорая. А ехать или не ехать в больницу — не ее дело. Его тон был неопровержимым тому доказательством.
— Ну, тогда на такси. Такси… да, замечательно. Не надо скорой… А тебе не стоит ехать. Правда…
Тут он мог ее понять. Она едва знает его, смущена, хочет справиться сама, и так далее, и тому подобное. Но он-то как оставит человека — женщину! — в такой момент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87