– Именно так.
– И в глубине души мне зверски интересно, сколько на свете гор, которые на три сантиметра выше, чем все остальные.
– Дэйв, ты не хочешь слушать про путешествие, потому что ты просрал свой свободный год. А просрал ты его потому, что никуда не поехал, а не поехал потому, что боишься.
– Я еду за границу.
– В Швейцарию?
– Да.
– Оооох, какие мы храбрые! Ты там будешь рисковать жизнью. Официант в швейцарском отеле! Это же так опасно.
– Мудак ты, Джеймс.
– Не забывай про гигиену. А то вдруг заболеешь. В Швейцарии.
– Джеймс, ты невозможный человек, – сказала Лиз. – Может он хочет выучить французский язык. Или немецкий. В какой это части страны?
– Во франкоговорящей, рядом с...
– Ты будешь учить фганцузский язык, Давиид? Это так повезно двя гезюме.
Я почувствовал, что краснею.
– Ты завидуешь и трусишь, – сказал он. – Ты боишься настоящего путешествия – просто потому что не выживешь в... в другой культуре.
– Выживу.
– Тогда почему не едешь?
– Потому...
– Оставь его в покое, – сказала Лиз. – Люди не обязаны быть такими, как ты, Джеймс. Если он не хочет ехать, значит он не хочет. Это не обязанность, понимаешь?
Вот оно. В эту минуту я влюбился. Или начал влюбляться.
Джеймс прикусил язык и попытался улыбнуться. Он не хотел ссориться со своей подружкой на людях. (Вот такой он на самом деле мудак.)
– Да, но... Я хочу сказать, ты ведь поехала бы, если бы не завязла со своим искусствоведением.
– Я не завязла со своим искусствоведением. Я решила взять курс искусствоведения.
– Ага, но если бы у тебя было время, ты же поехала бы в Азию или еще куда, разве нет?
– Я может быть еще поеду “в Азию или еще куда”. У меня достаточно длинные летние каникулы.
– Я знаю. Мы об этом говорили. Я только хотел сказать, что если бы у тебя был свободный год, ты бы не сидела, как он, в Европе на унитазе.
– А я только хотела сказать: перестань выделываться. Все прекрасно знают, какой ты крутой. Все прекрасно знают, что ты очень умный и храбрый. Хватит.
Повисла тишина. Они стояли, уставившись друг на друга. У Джеймса на висках выступили вены. Я чуть не падал со стула от удовольствия.
– Давайте еще выпьем, – кашлянув, предложил Пол. – Чего вам?... Гм... как насчет повторить?.. Я принесу.
Пол ретировался к бару, пища ботинками. Джеймс и Лиз продолжали пялиться друг на друга.
– Мне нужно в туалет, – объявил я, вставая. – Нет, я передумал. Потом схожу. – Я сел опять, пытаясь спрятать торжествующую улыбку. Джеймс бросил на меня зверский взгляд. Я пожал плечами, делая вид, что не понял. Повернув голову, я заметил, что Лиз тоже старается сдержать насмешливую улыбку, но с меньшим успехом, чем я.
– Сколько ты пробудешь в Швейцарии, Дэйв? – спросила она.
– До конца лыжного сезона. Около четырех месяцев.
– Что ж, поскольку наш доктор Ливингстон нас покидает, я рискую растерять всех своих друзей. Позвони, когда приедешь.
В глазах темно. Пульс взбесился. Холодный пот.
– Гм... ага. У меня нет... гм... твоего...
– Вот телефон, – она достала из сумочки карандаш и написала номер на пивной картонке.
– Спасибо. – Я улыбался во весь рот, и она моргнула мне в ответ. Я посмотрел на Джеймса и хотел улыбнуться ему тоже, но на его лице так ясно читались симптомы тяжелой простуды, что он даже не смог повернуть голову.
* * *
Я знаю, что нельзя так думать о своем друге, но в течение многих лет считалось само собой разумеющимся, что Джеймс впереди меня во всем. Это получалось само – он постоянно обыгрывал меня на всяких незначительных мелочах. Но теперь, когда картонка под пиво лежала у меня в кармане, я впервые за последние четыре года почувствовал себя так, словно вырвался вперед.
Домой из паба я не то плыл, не то летел, и каждые десять секунд рука тянулась к заднему карману джинсов, откуда выпирал маленький картонный квадратик с закругленными краями.
Ты меня зовешь на свидание.
Первую половину года я трудился в магазине носков на Кинг-Кросс. Работа в любом магазине одежды заключается в том, чтобы вешать на вешалки разбросанные покупателями шмотки. Это превращает работу в носочном магазине в нечто потустороннее, потому что носки не нужно вешать на вешалки. В жизни становится так мало смысла, что начинаешь сомневаться, жив ли ты вообще. Следом возникает резонное подозрение, что никаких носков тоже не существует.
Большинство моих друзей, отпахав на похожих (хотя, может и не на столь сюрреалистических) работах, теперь тратили деньги, путешествуя по Индии, Юго-Восточной Азии или Австралии. Каждый из них был уверен: найти себя, что бы под этим ни понималось, можно только в нищей блошиной дыре, запрятанной среди малярийных гор на другой стороне планеты. Все свято верили, что долгие и малоприятные каникулы крайне необходимы делу превращения существа в человека.
Я вернулся из Швейцарии, и никаких планов на остаток года у меня не было; одно я знал точно – меньше всего на свете мне хочется лезть в далекую грязную дыру. Во-первых, я терпеть не могу болеть, и с содроганием представлял, как вляпаюсь в дизентерию или еще во что похуже. Еще я не понимал, что можно делать в стране нищей настолько, что там нет даже музеев. Не то чтобы я так уж любил музеи – я просто хочу сказать, что можно убить некоторое время на осмотр достопримечательностей, ну, скажем, недели две – но что делать, если нет даже их? Неужели просто болтаться по улицам, глазеть на нищих, жрать дерьмо и портить себе печень на всю оставшуюся жизнь? Чем заниматься целыми днями?
Лучше всего по поводу путешествий выразился Пол. “Хуй знает”, – сказал он, – “найдем, чем заняться. Трава там дешевая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52