До сих пор (борода 8,0 см) мы взбирались или, точнее сказать, всползали по скалистой стене, мучительно преодолевая сантиметр за сантиметром, и пока еще никто из нас не упал. Как высоко мы забрались? Судить было трудно, потому что пал туман. Нам оставалось еще метров 880. Туман облегчал нашу ситуацию в том смысле, что мы не видели ужасающей бездны внизу, а заодно и ужасающей высоты вверху. Однако ситуация, с какой стороны ни гляди, все равно мерзкая.
Барон и я спали по очереди. Причем бодрствующий крепко держал спящего. Больше одного часа проспать не удавалось, наш организм с трудом привыкал к этому ритму, однако при подобных обстоятельствах о глубоком, освежающем сне не приходилось и мечтать.
– И нечего ворчать, – обратился ко мне фон Харков, – могло быть и хуже. Вспомните об урагане, унесшем всех наших дам и профессора Рельс-Рейса. Если будет еще один такой шторм, то он просто размажет нас по стене. Однако, пока стоит туман, шторма быть не должно. По логике.
Тут наш тромбонарь, который вообще не спал или спал урывками, пока его пальцы были в состоянии цепляться за скалу, вдруг проснулся и воскликнул:
– Да ну, о чем вы говорите! Для меня, в сущности, сейчас настали лучшие дни моей жизни!
Барон попытался наклониться ко мне, видимо, опять желая шепнуть пару слов.
– Осторожнее! – воскликнул я.
– Да, спасибо, – отозвался он; его левая рука сорвалась, но он быстро уцепился снова. – Этих из Мудабурга ничем не проймешь. Вы не были в Мудабурге? Я был. Ну, я вам скажу! «Здесь и вправду живут люди?» – спросил я тогда отца. В Мудабурге мы были вместе с отцом. «Как они могут здесь жить?! Наверное, они герои», – сказал я тогда. Теперь вы видите это своими глазами. Вот у нас есть герой из Мудабурга, Фортунат Придудек, тромбонарь. Тромбонари тоже обычно не воспринимают ничего, что не относится до их прямых обязанностей, и я могу держать пари, что единственное, что его сейчас беспокоит, так это чтобы кто-нибудь в Мудабурге не добрался до доверенного ему склада тромбонов, пока он висит тут на стене, как какой-нибудь геккон.
Временами тромбонарь пел. Песни были странные, длинные. Старинные, как мне казалось, возможно, еще тех времен, когда в Мудабурге и окрестностях жили одни язычники. Хотя не исключено, что тромбонарь придумывал эти песни сам ради развлечения.
– А скажите, как вас звать по имени? – однажды поинтересовался я у фон Харкова.
– А вам-то что? – неожиданно рассердился он. – Вам хочется перейти со мной на «ты» в ситуации, когда каждый миг может оказаться последним?
Так я никогда и не узнал, как его зовут.
Золотой корабль с серебряными парусами, такой яркий и отчетливый, ясно видимый, – или это паруса были золотые, а сам корабль серебряный? А видно было очень хорошо, особенно женщину-капитана, белую, загорелую, с тремя перстнями на безымянном пальце левой руки – красным, зеленым и бриллиантовым.
Видно его было так ясно, что даже удивительно – неужели корабль подошел так близко? Или это был обман зрения? Или тут сыграла роль моя дальнозоркость, все-таки я уже немолод? Ты стар, бог Кадон, спасающий белую загорелую капитаншу. Или это она спасает меня – бога? От чего? От старости?
Каким ветром занесло золотой корабль с серебристыми парусами в это далекое пустынное море? Нет, конечно, корабль не мог быть построен из золота, иначе он тут же затонул бы, да и паруса не могли быть из серебра, потому что тоже оказались бы слишком тяжелы. Это был корабль из золотистого дерева, растущего в лесах Новой Браганцы и больше нигде, а паруса – из тончайшего серебристого шелка, сотканного червями сказочной Триумфастании, равных которым тоже нигде не найти.
Неужели в лоциях этой капитанши отмечен остров Св. Гефионы? И неужели только у нее одной?
Капитанша бросает нам канат, точнее, конец, говоря языком моряков (что для бога Каэдхонна вообще-то чуждо). На корабле нас ждет горячая ванна. Капитанша машет нагретым полотенцем, сигналя: «Я – твоя нагая рабыня».
Однако самым дурацким образом брошенный конец не достиг меня, или, может быть, я не сумел его поймать. Второй попытки золотой корабль с серебряными парусами (или: серебристый корабль с золотыми парусами) не предпринял. Остров Св. Гефионы, точка на карте, исчез из лоции капитанши. Теперь для нее это лишь след мушиной какашки.
К счастью, тромбонарь полз в непосредственной близости от нас, к тому же ему на пути попалась довольно длинная, я бы даже сказал удобная, хотя и не очень широкая уступчатая ложбина, так что в случае чего он мог поддержать нас с бароном, то есть не дать нам упасть. Была моя очередь нести вахту, и я, поддерживая одной рукой спящего барона, другой рукой и пальцами ног цеплялся за выступы в скале до тех пор, пока нечаянно не заснул сам; проснулся же я от того, что больно ударился головой об очередной выступ, и первое, что я сделал, это убедился, что все еще держу барона, и меня удерживает наш неутомимый тромбонарь, а сам я без опоры под ногами болтаюсь в воздухе.
Тут проснулся барон, и первые его слова были:
– Вот было бы хорошо, если бы где-нибудь внутри этой чертовой скалы нашелся лифт.
Придудек, наш герой из Мудабурга, решительно поддернул меня вверх, вслед за мной волей-неволей дернулся вверх фон Харков, и так, рывок за рывком, мы снова нашли в скале впадины и выступы, за которые могли уцепиться. Не скрою, что я чувствовал себя сильно усталым. К тому же уже давал знать о себе голод.
Объяснить это можно только тем, что я – бог Каэдхонн, а богу не положено падать, умирать или гибнуть каким бы то ни было человеческим способом, тем более в ледяном море, которое от холода лишь еле шевелилось где-то внизу, – от нас до него было метров сорок пять (а от нас до вершины еще метров 855).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33