— И снова за книги, у Миты железное зрение.— Всё романы читали.— Всегда вижу в окнах одни и те же лица, в этой библиотеке так темно. Эти жалкие лампочки свисают с потолка, черные от грязи, на них стеклянные абажуры из белого стекла, точно тюлевая юбочка, и все черные от копоти. Тряпкой со скипидаром можно в одну минуту отмыть и лампочки, и абажур — было бы светлее в этой библиотеке. II. В доме Берто. Вальехос, 1933 год — Думают, раз мы служанки, то можно под юбку лезть и делать что угодно.— Я не служанка, я Тото нянчу, и все.— Это пока ты маленькая, потом в служанки пойдешь.— Не говори так громко, а то малыш проснется.— Только вечером никогда не возвращайся домой одна по земляным улицам.— Санитарки из больницы, которые до ночи работают, все живут на земляных улицах, и все равно одни ходят.— Санитарки все распутные.— У них одна незамужняя родила.— Ты гляди в оба, а то увидят, что ты служанка, и положат на тебя глаз, хоть тебе всего двенадцать. Возьмет и попортит тебя какой-нибудь из местной шпаны.— У них зубы желтые от соленой воды.— Они на тебя точно глаз положили.— На тебя саму глаз положили.— Ты поосторожнее, а то они знают, что твоя сестра ребенка прижила и отец ее из дому выгнал.— Спи, Тотито, засыпай. Будь умницей, поспи еще. Вот так… Эта чертова потаскуха думает, я как она буду.— Ты теперь особо берегись, у тебя уж и месячные начались, пропадешь, если дашь какому-нибудь себя охмурить. Враз заделают ребенка.— Пусть себе болтает, тварь поганая, ты, Тотин, когда большой вырастешь, не будешь плохие слова говорить, правда, золотко? Ты у нас везучий, не то что Инес, вот кому не повезло, бедненькая, нет у нее отца. Где же теперь сестра? Уж не умерла ли? Я маленькая, а уже тетя, сегодня Инес в моей кроватке поспит, уложу ее между мной и Мухой, вот Инес и погреется между двумя тетями. Ты бы испугался, если бы твой папа пришел пьяный, прямо падает, и как схватит ремень от штанов, и как стеганет меня, дай тебе Бог, Тотин, чтобы папа не хлестал тебя ремнем, когда большой вырастешь. Инес глупая и не знает, что если заревешь, то еще ремня получишь, вот бы ты, когда вырастешь большой, на ней женился, она чуток постарше тебя, но ничего. Инес уже «мама» и «папа» говорит. А ты когда научишься «мама» и «папа» говорить?— Мне надо мясо готовить, а ты не ленись и подотри пол, не будь грязнухой, Ампаро, тебе же хозяйка сказала: где малыш напачкает, ты сама должна убирать.— Я не грязнуха, у кого передник чище, у тебя или у меня?— У тебя дома пол-то хоть подметают? У меня, может, и хибара, но пол мы подметаем, пол земляной, не каменный, но мы его всегда подметаем.— У меня дома пол тоже земляной, и мы его все равно подметаем.— Дома пол до того утрамбовался, что сделался будто оштукатуренный. Его каждый день, как подметешь, надо водой сбрызгивать, чтобы пыль не поднималась.— А у нас мама пол известкой поливает. Да заснешь ты наконец, чертов негодник!— Сеньор Берто тебя услышит.— Ампаро! Угомони ребенка, я работаю!— Хозяин сидит со счетами в столовой.— Не всем везет, как тебе, Тотин, чтобы всегда из тепленькой бутылочки пить. Бедная Инес просыпается голодная и пьет из холодненькой, а то пока мама среди ночи встанет, чтобы дрова разжечь и согреть молоко, целый час пройдет, а Инес еще сильней ревет, если папа стегает ее ремнем. Хорошо, Тотин, что твой папа не убил директора больницы.— Ампаро, пойди сюда!— Хозяин!— Хотел, чтобы я паука убила, который по стене полз, но я не достала.— Большой паук? У меня дома живет черный паучище, прячется в соломе под крышей, все никак его не убью.— А у меня дома в щелях; когда мама на улице в корыте стирает, я выношу Инес, вхожу в комнату с полным ведром воды и плескаю на стену, а между кирпичами все паутиной забито и чуть польешь водой, эти чертовы пауки так и прут из щелей, я их ботинком луплю, и они размазываются по кирпичам.— Хорошо получается, если пол известкой полить?— Я наврала, мама его поливала разведенным порошком от насекомых, который сеньора Мита дала. Целое ведро вылила, и пол стал как утрамбованный, с белыми пятнами от порошка.— Ампаро!— Опять уснул, сеньор.— Приодень его к шести часам, поедем встречать сеньору из больницы.— Надену ему штанишки и пелеринку, которые сеньорита Адела из Ла-Платы привезла.— Ругал тебя хозяин?— Он после обеда не ложился, сидит со счетами в столовой. Хорошо, что он насмерть не прибил директора больницы.— Не то сидел бы в тюрьме, не отпустили бы. Но сеньора ведь говорила, что возьмет тебя в Ла-Плату, чего же ты ноешь?— Дали бы ей отпуск, она бы взяла меня в Ла-Плату.— Сейчас же вытри пол.— Я так рада, что хозяин его не убил.— Вам сколько литров молока оставить?— Говорила я вам, чтобы не колотили в дверь во время сиесты; оставьте два с половиной литра.— Звонок не работает.— Мы его отключаем, чтобы хозяин спал после обеда. Входите без стука.— Он сегодня не ложился, а коли б спал и проснулся от шума, так бы раскричался, что вы бы надолго запомнили.— Твой хозяин столько раз лишь чудом выкручивался, ему лучше поменьше кричать.— Будто вы не знаете, что у него от засухи пали все бычки. Чтоб у вас передохли все коровы, если еще мне в дверь стукнете.— У меня всего-то четыре коровы, сам за ними и смотрю. А у кого много было, те дерьма объелись.— Убирайтесь с кухни, а то вас коровы заждались. Придете домой, а какая-нибудь откинула копыта.— Я не с вами разговариваю. Какой у тебя красивый передник, Ампаро!— Ворованный он. Эта воровка после первого причастия не вернула платье, которое монашки дали ей поносить.— Сейчас за неделю заплатите, за двадцать литров?— Подождите, Ампаро спросит у хозяина.— Жду тебя на улице, а то лошадь уйдет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84