— Клара, я при твоей матери не хотела рассказывать про контору. Он — такой мужчина, чем больше с ним говоришь, тем больше он нравится. Он мне признался в любви.— Как ты можешь говорить, что он признался тебе в любви? Это бывает, когда молодой человек метит в женихи, а женатый мужчина не признается, он только делает гнусное предложение. Ты меня, Виолета, пожалуйста, не путай или тогда вообще лучше ничего не рассказывай.— Он вовсе не красавец. Но говорить с ним очень приятно.— Если думаешь вышивать покрывало, теперь самое время, дни становятся длиннее и после работы у тебя будет светлый часок-другой, при дневном свете устаешь вполовину, да и тебе везет, что с работы приходишь рано.— Бедная Адела.— Бедняжка с утра сидит в конторе при электрическом свете.— Придется мне уйти, не повидавшись с Аделой.— Ты не знала, что она допоздна работает?— Сейчас Аделе не помешал бы диплом, чтобы не работать секретаршей.— У одной уже есть диплом, да он ей теперь ни к чему.— Как там дела у мужа Миты?— Продал дом и на это купил бычков. Мама хочет, чтобы я вышила Мите покрывало, но я, наверное, не смогу. Пошлю ей в Вальехос трафареты, она сама сделает. У нее ведь две служанки. Ты ничего не говори, но папа пошел резать цыпленка, отнесешь твоему папе — пусть порадуется.— По-моему, это несправедливо, что она вышла там замуж, вместо того чтобы помогать матери, ведь ее учеба стоила немалых жертв.— У Аделы новые очки — из настоящей черепахи.— Вы извините, что я не помогаю резать цыпленка, на меня это так действует, но папа будет вам от всей души благодарен.— Мита тоже не хотела смотреть, как я режу цыпленка, а потом съедала подчистую.— Больше всех визжала эта подружка Миты по факультету, дочка профессора.— София Кабалус?— Она замуж не вышла?— Мита в Вальехосе, поди, скучает по здешней жизни.— София Кабалус ни разу и не зашла сюда после отъезда Миты. Я уж ее сколько месяцев не вижу.— Мне на работе рассказали, что ее отец совсем из ума выжил, без конца занятия пропускает. И они только и делают, что читают. Вы Софию не видите потому, что она безвылазно сидит дома и читает.— Подожди, пока Адела придет.— Хочется на ее новые очки поглядеть.— Они ей стоили почти полмесяца работы.— Те дни, что она ходила без очков, у нее голова раскалывалась.— Бабушка, а зачем Виолета глаза черным мажет?— Она уже заводит шашни со своим новым начальником.— Вот обрадуется ее отец цыпленочку. Они, наверное, и не помнят, когда последний раз курятину ели.— Неудобно ей говорить, но молчать еще хуже — этот мужчина вконец ей голову заморочит.— Бедная ее мать, встала бы она из могилы.— Виолета заметила, что мы ее отцу больше не носим туфли.— Я всякий раз, как шла забрать туфли, возвращалась ни с чем. Нельзя же так: обещает ко вторнику, а во вторник они не готовы, даже если надо только набойку набить. Так он растерял всех клиентов, потому что не о том думал.— Они больше не репетируют по вечерам в итальянском клубе, бесполезно, опера ведь дело сложное, если нет настоящих голосов, то получается курам на смех.— Сегодня один его угощает, завтра другой. Твой отец сам иногда ему рюмочку подносит, он не рассказывает, но я в этом уверена.— Мите и Софии Кабалус пришлось уйти с репетиции — до того их смех разобрал.— Что бы сегодня на ужин сделать?— На грядке у забора пора бы обрывать салат, а то кончики уже лиловеют.— Пожалуй, нажарю бифштексов и сделаю побольше салата. Отец может суп от обеда доесть, если ему не хватит. С какой стати он подарил цыпленка этому сапожнику?— Отцу Виолеты пишут из Италии чаще, чем нам.— Мне пора домой; сделаю на ужин биточки, дети их любят, а Тито съест, если поставить на стол и ничего не сказать.— Не знаю, чего он не сходит к врачу.— Пап, ты бы мне зарезал цыпленка к воскресенью.— Я всегда все подряд ел и никогда ничего не бью.— Ну что за бестолковый человек, думаешь, раз ты ешь как слон, значит, все такие, ну что за бестолочь.— У Тито желудок никудышный, хочешь не хочешь, а надо беречься.— И брат у него такой же, сразу видно, что желудок больной, это у них семейное.— Не семейное, это золовка испортила Тито желудок, он мне еще женихом жаловался на несварение, как ни спрошу, что он ел, вечно одно и то же — тяжелая пища.— Когда Тито у брата жил, он уже тогда на желудок жаловался.— Я гляжу, золовка кое-как готовит, а для вкуса везде кладет перец, только и думает, как бы побольше наперчить.— Она же без конца на улице пропадает, когда ей возиться на кухне?— Для хорошего жаркого время нужно и хозяйский глаз. Ты, мам, не представляешь, как это кстати, что у тебя дома огород, а то ведь и не упомнишь всего, что надо купить, разную зелень и приправы неострые. У тебя вдоволь и базилика, и розмарина, и петрушки полно. А у нее вечно кладовка пустая, вот она в последний момент и бросает в кастрюлю перец, и любая еда тяжелая выходит, сколько бы она ни тратила денег на нежирное мясо.— Не знаю, как там Мита выкручивается, у Берто ведь тоже очень капризный желудок.— Берто, если ест спокойно, что угодно переварит. Мита говорит, это все от нервов, а на деле желудок у Берто не такой капризный, как у Тито.— Дедушка понес цыпленка отцу Виолеты. Мама, можно я тоже пойду?— Опять пошел в сером фартуке. Видела бы Мита, как он ходит на улицу в этом сером фартуке, вот бы рассердилась.— Клара, твой отец без этого фартука жить не может.— Мита перестала бы защищать Виолету, если бы слышала, что та про нее говорит.— Мам, дедушка уже перешел улицу, я его не догнал.— Но Адела не смогла бы учиться с таким слабым зрением. Ты вспомни, как ее головные боли донимали.— С утра до вечера на работе и все время со светом.— А может, вернулась бы Мита в Ла-Плату, и ей снова бы захотелось в университет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84