Пальцы чуткие, как у слепой, сухие, но вместе с тем не худые, сильные, но без этих выпирающих жил и косточек, прекрасной формы, длинные, как и все в ее теле, скорее удлиненное. Если б мне показали ее руку, то дал бы собственную голову на отсечение, что это рука музыканта или скульптора.Каково же было мое удивление, когда я узнал, что Наташа не играет ни на одном музыкальном инструменте.Я всегда утверждал, что Хемингуэй — это не литература, это образ жизни.Ну действительно, разве можно говорить о нем всерьез как о писателе, когда только среди его современников мы знаем Джойса, Фолкнера, Томаса Манна. Дос-Пассоса, Генри Миллера в конце концов… А дальше просто обоймами можно перечислять: Пруст, Кафка, Камю, Сартр; латиняне — Маркес, Кортасар. Не говоря уже о наших китах девятнадцатого века, века русской, безусловно, литературы, можно вспомнить, что современниками Хемингуэя были: Булгаков, Платонов, Пастернак, Набоков, Андрей Белый.Нет, если говорить всерьез о Хемингуэе, то так можно договориться и до Ремарка и еще черт знает до кого. Но ведь именно Хемингуэй и Ремарк были властителями дум среди молодежи 50-60-х годов. Вот что удивительно!Но со вкусом пожить папа Хэм умел. В этом ему не откажешь. У него даже теория своя была. Он считал, что писатель должен писать только о том, что хорошо знает. Должен испытать все на своей шкуре. Что-то в этой теории меня не устраивает. Мне сразу некуда девать Булгакова, Кафку, Толстого с его «Войной и миром», Достоевского, Гоголя. Слабоватая теория в смысле отображения многосложного и противоречивого мира.Но для какого-нибудь плейбоя, для спортсмена, вроде меня, эта теория вполне полезная. Описание Хемингуэем ловли форели в «Фиесте», а также в рассказах «На Биг-Ривер» и «На Ист-Ривер» может служить прекрасным руководством для начинающего спортсмена. Руководством тем более ценным, что служит оно не для приобретения элементарных навыков в ловле форели, а для извлечения из этого превосходного спорта наивысшего удовольствия и удовлетворения.И поверьте, можно довериться этой инструкции всецело. Тут папа Хэм ни на йоту не отступил от своей теории. Он тут ничего не придумал. Каждая строчка — это результат многократно проверенного, отобранного и обобщенного опыта. В этом смысле Хемингуэй бесценен.У нас о ловле форели неплохо писал Фазиль Искандер. У него, например, можно прочитать даже то, чего нет у самого Хемингуэя: очень верное и тонкое замечание, что форель охотно берет на крупную красную икру.Но вот в чем Хемингуэй был совершенно прав, так это в том, что путешествовать нужно только с людьми, которых любишь. Это у него в «Празднике, который всегда с тобой»… Там он описывает путешествие еще малоизвестного и бедного писателя Хемингуэя с уже известным и богатым Френсисом Скоттом Фицджеральдом. Он пишет, как плохо ему было…Я был в горах несколько в ином положении… Со мной были художники-реставраторы из одной моей бригады — муж с женой и их приятельница, тоже художница, только не реставратор, а декоратор, специалист по торговому дизайну. Оформление витрин, торговых помещений, реклама. Интересная профессия. Чрезвычайно увлекательно рекламировать то, что нужно скорее прятать и создавать впечатление, что товары в магазине есть, хотя там их нет и вообще никогда не было.Да, я был совершенно в противоположном положении по сравнению с Хемингуэем. Скорее, мой спутник, Петенька Никифоров, был зависим от меня больше, чем я от него. Петенька — чудесный парень и ни на минуту не забывал, что именно я вытащил его из жуткого сырого подвала, пропахшего рыбьим клеем и мышами.Его мастерская находилась в старом доме в районе Таганки и располагалась, как он сам любил шутить, на три метра ниже уровня Ваганьковского кладбища. Там постоянно и нестерпимо гудели дроссели ламп дневного света.Я лично никогда не мог находиться там больше часа. Голова начинала гудеть в унисон с этими дросселями, и начинался аллергический насморк то ли на мышей, то ли на рыбий клей…А мой бедный Петюньчик пребывал там сутками, пил портвейн или того хуже — дешевый и вонючий вермут, который ему приносили друзья, заводил проигрыватель «Концертный» — жуткую мыльницу со стершейся иглой, слушал хриплую и глухую, как из железной бочки, музыку и писал серии своих гениальных «Скерцо» и «Ноктюрнов», которые никто не покупал.Выставлял он их на Малой Грузинке. Знатоки цокали языком, писали в «амбарную книгу» восторженные отзывы, приходили в мастерскую коллекционеры и иностранцы, но никто ничего так и не купил.Коллекционеры выпрашивали какую-нибудь почеркушечку на халяву за бутылку водки или даже коньяку и говорили, что работы большие, музейные, и держать их в частных коллекциях грех, да и денег таких нет…А иностранцы беззастенчиво спрашивали, может ли Петечка изобразить им Загорский монастырь в натуральном виде, и чтоб звезд на голубых куполах побольше.Петенька их джин-тоник пил и пивком баночным не брезговал, но в глубине души тосковал по портвейну и «Жигулевскому», к которому он привык с молодых ногтей. На этом их деловые отношения и кончались.Я же ему дал стабильный заработок — 500 рублей в месяц и интересную работу. Понятно, что при его золотом (пока он трезвый) характере, он во время нашего путешествия стремился как-то угодить мне, сделать что-то приятное. Впрочем, это без всякого заискивания или унижения.Жена его Соня тоже опекала меня по-матерински, и подруга их Зоинька была ко мне благосклонна, но все-таки прав Хемингуэй — путешествовать надо с людьми, которых любишь. Беда вся была в том, что их представления об удовольствиях очень сильно отличались от моих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119