Или вы думаете, что я эти деньги себе хочу?..— Ничего я такого не думаю… — испугалась Курьева. — Я имела в виду, что сдачу можно и потом.Васильев сунул четвертак в карман, махнул раздраженно рукой, вскочил на свой зеленый велосипед и умчался.Через час с четвертью он въехал в дачный поселок на огромной импортной машине с люлькой на длинном двухсуставном подъемнике. Васильев с сосредоточенным видом сидел рядом с водителем, а велосипед был приторочен за кабиной.Машина остановилась около дачи Курьевых. Васильев проворно забрался в люльку, машина взревела, и ее длинная рука стала медленно распрямляться.Васильев, бледный и торжественный, стоял, вцепившись в края люльки, и под натужный вой гидравлических насосов медленно возносился в небо.Замерев и открыв рты, смотрела на него неведомо откуда набежавшая детвора. Были тут и взрослые. Предположения по поводу того, что же собрался сделать их чокнутый участковый, стали высказываться самые смелые и неожиданные.Васильев, к счастью, их не слышал. Он был уже высоко, над вершинами самых высоких деревьев. Он сделал знак шоферу, и стрела подъемника замерла. Вот она (опять же по знаку Васильева) подалась вправо, потом немного назад, потом опустилась, и Васильев, перегнувшись через борт люльки, стал копаться в кудрявой березовой макушке, скрывшись в ней с головой.Потом он вылез из листвы, отряхнулся и сделал шоферу новый знак. Машина, не опуская люльки, медленно и осторожно передвинулась к другому дереву. И опять шофер, управляемый Васильевым, долго прицеливался люлькой, пока не опустил ее в нужное место, и опять Васильев скрылся в листве по пояс.Так они объехали с добрый десяток деревьев. Потом вдруг Васильев вынырнул из очередной макушки и заорал во все горло:— Майнай! Шабаш! Майнай! — и замахал рукой. Когда люлька опустилась, он выбрался на землю, отвязал свой велосипед, прислонил его к забору, пожал руку шоферу и отпустил машину. Затем отыскал в толпе любопытных и почему-то испуганных дачников жену профессора Курьева, подошел к ней и протянул ей пятнадцать рублей.— Вот, Александра Павловна, ваши деньги, сдача. — Александра Павловна не осмелилась возражать и безропотно взяла деньги. — А вот ваши кольца, — выждав, пока она уберет деньги, сказал Васильев и протянул ей кольца на раскрытой ладони.Любознательная публика, окружавшая их, мертво молчала.Я думал, Фомин сразу догадается, зачем я к нему пришел. Я и спросил-то у него шуткой, чтоб разговор начать:— Когда ты бутылки-то заберешь?— Какие бутылки? — спросил он.— Ну те, которые ты у дороги оставил.— Около какой дороги?— Ты мне дурака-то не валяй! У той дороги, где стоянка машин была.— Каких машин?— Обыкновенных! На которых ездят…— Мало ли на каких ездят…— А ты все-таки забери бутылки, там рубля на три.— И где же мне их забрать?— Да они у меня в сарае…— А машины где?— Машины уехали.— Так чего же ты мне голову морочишь?— Нет, это ты мне голову морочишь. Ишь, разошелся! Ну-ка дыхни! Пил?— А ты меня угощал? Поставил бы другу в честь всенародного праздника.— А зачем тебе ставить? Ты бутылки сдай и купишь себе червивки.— Какие бутылки?— Те самые, на которых твои отпечатки остались.— Ах, те самые! — состроил удивленную рожу Фомин.— Те самые.— А разве ты мне их отдашь, с отпечатками-то? Они же тебе как вещественные доказательства потребуются.— Отдам, если магнитофон вернешь.— Какой магнитофон?Он специально придуривался, чтоб завести меня. Но ничего у него не вышло. Я был совершенно спокоен. Я успокоился с того самого момента, когда те люди сказали, что это не их бутылки лежат под кустом орешника. Я совершенно отчетливо увидел, как поставил Фомин на землю свою знаменитую «бутылочную» (бывшую грибную), заштопанную разноцветной проволокой корзину, как начал осторожно, чтоб не звякнуть, выкладывать под куст пустые бутылки, как огляделся по сторонам (интересно, где эти туристы в это время были?) и подошел своей скрытной воровской походкой к пеньку. Я увидел, как они непохожи… Фомин в своем замасленном ватнике и новенький, сверкающий «Шарп».И тут я спросил у туристов: «А вы-то где были?» Я это и без того знал, но мне хотелось уточнить. Они замялись и стали переглядываться. У обоих мужиков лица сделались сразу немужицкие, а женщины (они были намного моложе) скривили презрительно губы. Одна ухмыльнулась и сказала:— Мы в машинах были.— Понятно… — сказал я.— Мы там любовью занимались…— Меня эти подробности не интересуют! — одернул я ее, но она закусила удила.— Мальчики думали, что им это дешевле обойдется, но ничего, правда, мальчики?— Татьяна, перестань…— А правда, что мы будем проходить по делу свидетелями, если вы найдете жуликов?— Татьяна, перестань! — прикрикнул на нее тот, что постарше.Потом он, очевидно, принял решение и отвел меня в сторону.— Вы, надеюсь, понимаете, что никто не заинтересован в огласке. Хотелось бы, чтоб эта история осталась между нами.— Вы что, не хотите, чтоб было заведено дело? — спросил я у него.— Понимаете, товарищ старший лейтенант, дело это несколько щекотливое, и если… Вы, конечно, попытайтесь найти магнитофон, по…— Я попытаюсь, — пообещал я ему, собрал бутылки в авоську, укрепил на багажнике и покатил в поселок. Бутылки я взял, конечно, не для того, чтоб снимать с них отпечатки Васькиных пальцев. Они были нужны мне как аргумент в разговоре. Мне нужно было только упомянуть ему о том, что они есть и лежат у меня в сарае.— Ну так что? — спросил я.— Что-что? — переспросил Фомин.— Отдашь магнитофон?— Когда?— Что, когда?— Когда отдать?— Сейчас.— Нет, — вздохнул Фомин, — сейчас не отдам. А дня через три отдам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119