Лишь одно существо на целом свете было мне небезразлично: брат, мой маленький братик. Он был моложе на два года. Ради него я была готова на все: переплыть океан, осушить моря, смастерить лодку из ореховой скорлупы, потушить пожар без воды, прикончить всякого, кто посмел бы его обидеть, дернуть стоп-кран в поезде, несущемся на полной скорости. И если бы ему угрожали хищные звери, я не задумываясь, заслонила бы его своим девичьим телом. Стоило мне заметить толику печали в его вечно удивленных глазах, и я, как охотник в джунглях, готова была из засады пристрелить виновного. Сердце подскакивало в груди. Значит, у меня и вправду было сердце.Я никогда не признавалась, что люблю его. Я щипала его, мылила ему волосы, лепила жвачку на портфель, насыпала в шляпу горчицы, вешала гирлянды апрельских рыбок на его велосипед Апрельские рыбки. По старинной традиции Первого апреля французы незаметно вешают друг другу на спину бумажных рыбок. (Здесь и далее прим. пер.)

, я делала все, чтобы быть к нему поближе, всеми силами скрывая свою нежность. Он поступал так же. Мы держались на почтенном расстоянии, в горе не подавая другу руки, но стоило ему отвернутся, и мой мушкет был наготове, я сражала обидчика взглядом. Я ухаживала за братом, когда у него был жар, а родители по обыкновению где-то ругались. Я читала ему на ночь невыученный урок, когда он переживал, что не сможет ответить. Я мужественно аплодировала на взлетной полосе, когда он под проливным дождем запускал свой самолетик из детского конструктора. Он был моим единственным сокровищем, только за него я боялась, только его я могла любить. Любить тайком. И так было лучше. Принимать любовь я не умела.Он обзывался, он говорил, что я страшна, так страшна, что при виде меня совы на лету дохнут, что груди у меня как лопатки у канарейки, и мне становилась тоскливо, невыносимо тоскливо. Я в изнеможении падала на стул, чтобы перевести дыхание. Я избегала мальчишек, старалась не смотреть на себя в зеркало и сама вела себя как мальчишка. Но в те редкие минуты, когда брат одаривал меня комплиментом, я гордо выпячивала грудь и мнила себя Брижит Бордо. То были мои первые праздники любви. Я жалела, что не могу насладиться ими сполна, и мечтала, чтобы это блаженство длилось вечно… Но жизнь сложилась иначе…
Отец нас бросил. Мама выбивалась из сил, зарабатывая деньги. Любить нас, ласкать, хвалить, чтобы мы гордились собой – на это ей просто не хватало времени. Я не спрашивала себя почему. Так сложилось. Любовь в нашем доме была на последнем месте. На первом – плата за жилье, налоги, счета за электричество, дежурства в столовой, утренняя усталость, вечерняя раздражительность, утомительные поездки на метро, сверхурочная работа, чтобы мы могли носить аппарат для исправления прикуса, ездить на каникулы в Англию и брать уроки игры на фортепиано. Мы были всем ей обязаны, было бы непростительной наглостью требовать еще и любви. Она считала любовь непозволительной роскошью. Тратой времени и денег. Уделом праздных и богатых.А денег нам вечно не хватало. Мать была загружена работой и одинока. Ждать помощи было неоткуда. Муж оказался негодяем. Он попросту смылся, бросив ее одну с четырьмя детьми. И на такого человека она потратила свои лучшие годы! Был ли он подарком? Ты смеешься? Все мужики трусы, замужество – лотерея, любовь – скоротечная болезнь. Будь начеку, моя девочка. Никогда не доверяй мужчинам, а то потом пожалеешь. Посмотри на меня: всю свою жизнь я плачу за то, что в юности позволила себя охмурить.На эту тему она могла говорить бесконечно. Ты отдаешь им все, и ничего не получаешь взамен. Расход-приход. Цифры росли. Бухгалтерия любви пугала.Расход-приход, эта скорбная музыка, этот глухой ритм, эта песня ненависти завладели мной без остатка. Невольная ярость вскипала во мне. Я впитала ее с горьким молоком матери. Я не могла без нее жить, я лелеяла ее, бережно растила ее в себе. Сама того не желая, я оказалась в стане мужененавистниц, причем ненавидеть научилась профессионально. Я прониклась этим ядом и ощетинилась. С этого то все и началось.
Он не шевелится. Огромный и мрачный. Окаменевший. Он лежит рядом, обнимает меня, но не раскрывает объятий. Его руки словно застыли. Он жаждет меня, а я его, но ему этого мало. Обычный праздник плоти для него ничто: он сразу требует большего. Он пишет новую историю. Он хочет знать, с ним я или нет.– Тебе страшно? – спрашивает он в темноте спальни. В темноте моей спальни.
Страх – психологическое явление с ярко выраженной эмоциональной окраской, характеризуется ощущением тревоги, угрозы воображаемой или реальной.
Это не я придумала. Это определение из словаря Пти Робер Пти Робер. Полное название «le petit robert. Алфавитный и аналогический словарь французского языка». Многократно переиздавался.

. Как точно сказано. Психологическое явление, эмоциональная окраска, тревога, угроза воображаемая или реальная.Вначале я не испытываю страха. Я – опытный вампир. Хищно оскалившись, я кидаюсь на жертву. Я пожираю объект желания. Свою легкую добычу. Кожа трется о кожу, источая запах плоти, руки сжимают так сильно, что летят искры, волосы встают дыбом, и два разбуженных зверя, тяжело дыша, извергают поток огненных слов, хрипят друг другу в ухо. Мое тело раскрывается, отдается, бросает вызов. Ему позволено все. Оно не ведает страха, не имеет памяти. Не говорит себе: «Я делаю это в сотый раз, хватит» или «это глупо, нелепо, возьми себя в руки, сделай вид…» Нет, оно не способно притворяться. Оно гордо, храбро бросается в бой, стонет, извивается, борется, рисует в пылу сражения диковинные фигуры, придумывает, исследует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70