В этот час парк был еще почти пуст: прогуливались одинокие старики и старушки, мамаши пасли своих отпрысков, какая-то художница в широкополой шляпе устроилась с этюдником на газоне.Антуан рассеянно брел сам не зная куда, словно заблудился в этом тихом плоском пространстве. Он сел на скамейку рядом со стариком, опиравшимся на трость с серебряным набалдашником. На старике была серая фетровая шляпа с черной шелковой лентой; он чуть повернул голову, покосился на Антуана и снова устремил взгляд в прежнем направлении, словно усталый часовой на посту. Антуан посмотрел в ту же сторону и сначала не увидел ничего. Он прищурился, вгляделся, и вдруг прямо перед ним возникла девушка. Она смерила глазами Антуана, склонила голову, наклонилась, чтобы рассмотреть получше, словно он был парковой скульптурой, потом протянула руку. У Антуана сработал рефлекс вежливости, и он ее пожал. Он хотел было что-то сказать, но девушка приложила палец к губам и знаком пригласила следовать за ней. Они отошли от скамейки, где остался сидеть старик.— Я ищу друзей, — объявила она, глядя в упор на Антуана, потом обвела глазами парк.— А они какие?— Не исключено, что такие, как ты. Я увидела тебя на этой лавке, и ты меня заинтересовал, вот я и подумала, может, ты не откажешься войти в число моих друзей. Ты с виду очень качественный. Даже высококачественный.— Высококачественный… Будто я продукт, ветчина какая-нибудь.— Нет, не ветчина, я мясного не ем.— А ты что, друзей ешь?— Нет у меня больше друзей, врубись, пожалуйста. Я сказала сейчас нечто странное, предполагается, что ты спросишь почему.— Мой агент забыл прислать мне сценарий. Ну… почему?— Почему что? — спросила она, убедительно изобразив недоумение.— Почему у тебя больше нет друзей?— Они протухли. Я не знала, что у них ограниченный срок годности. Это нужно всегда проверять. Мои любимые друзья вдруг начали портиться, покрылись зелеными пятнами, довольно-таки противными с виду. То, что они говорят, стало пованивать…— Это опасно, можно отравиться.— Да, подхватить сальмонеллез…— Ты выкинула их на помойку?— Нет, этого не потребовалось, они сами кинулись в свою дебильную жизнь.— Суровая ты девушка.— Извини, ты путаешь текст. По роли надо сказать: «Ты классная девушка».— В сценарий на завершающем этапе внесли поправки.— Вечно я обо всем узнаю последней!Девушка вдруг замерла и хлопнула себя по лбу. Она уставилась на Антуана, словно спохватившись.— Мы же пропустили сцену знакомства! Пропустили сцену знакомства! Придется все переснимать. Иди обратно на скамейку…— Слушай, — перебил ее Антуан, — можно же потом доснять. Ведь существует монтаж.— Да, ты прав. Давай пройдем чуть-чуть молча, а потом познакомимся. Мотор!Они прошлись по узким парковым аллеям, по лужайкам, поглядывая на деревья, на птиц. Теплый воздух был ослепительно светлым, почти искрился. Сентябрь стоял небывалый: он наивно игнорировал близость осени, держался гордо, не сгибаясь, расходуя последние силы лета так, словно они были неиссякаемы.— О, — сказала внезапно девушка, — меня зовут Клеманс.— Очень приятно, — весело ответил он. — Меня зовут Антуан.— Рада с тобой познакомиться, — воскликнула девушка, пожимая ему руку, и, немного помолчав, добавила: — Теперь продолжим с того места, когда ты сказал, что я классная.— Я сказал, что ты суровая.— Ты очень несправедлив. Ты сам разве никого не судишь?— Стараюсь, но не всегда получается.— Моя теория такая, что можно и понимать людей, и судить, одно не исключает другого. Судить — это для нас способ самозащиты, потому что нас-то кто пытается понять? Кто понимает тех, кто старается понимать?— Ласенер знаменитый преступник, выведенный под своим именем в фильм

говорил, что настоящие каторжники — это те, кто осужден судить.— Ладно, хорошо, мы осуждены, — сказала Клеманс, разводя руками. — Меня вечно все осуждают, с детства выносят мне приговоры. Я красиво говорю?— Приведи пример.— Да возьми что хочешь! Все общество — это приговор мне. Работа, учеба, современная музыка, деньги, политика, спорт, телевидение, топ-модели, машины. Вот хороший пример — машины. Я не могу кататься на велосипеде, ходить, где хочу, чувствовать себя свободно в городе: машины — приговор моей свободе. К тому же они воняют, могут задавить…— Согласен. Машины — это просто бедствие.Они купили сладкую вату. Пощипывая и обрывая закрученные розовые нити, они мгновенно умяли ее, измазав пальцы и рты.— И еще одна штука. На мой взгляд, все человечество делится — ну, не считая всех этих классовых и прочих различий — на тех, кто ходил в детстве в гости к одноклассникам на вечеринки и кто не ходил. Это великое разделение людей начинается в коллеже и сохраняется потом на всю жизнь, только с возрастом оно по-другому проявляется.— Меня никогда не приглашали на такие вечеринки.— Меня тоже. Они боялись, потому что я всегда говорила что думала, а про них я не думала ничего хорошего. Да я их почти всех терпеть не могла! В общем, весело. Но теперь, поняв, какие мы классные, они начнут приглашать нас на свои взрослые тусовки как ни в чем не бывало, будто все забыто. Но мы ни за что к ним не пойдем.— А если пойдем, то только затем, чтоб разжиться пирожными и оранжиной.— И врезать этим придуркам бейсбольной битой по башке, — подхватила Клеманс, со смаком изображая, как она это сделает.— И добить клюшкой для гольфа. Это стильно.— Легко и непринужденно.Шагая рядом и болтая, они вышли из парка. Клеманс на ходу подпрыгивала, собирала цветы, хлопала в ладоши, пугая птиц. Ей было примерно столько же лет, сколько Антуану; она то дурачилась, то говорила серьезно, непрерывно меняясь, как хамелеон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34