Быстро собралась толпа, в которой были и приятели Джулиана. Они перепугались, некоторые даже пустились наутек, отчего Джулиан еще больше пал духом, но на них не разозлился. Он обрадовался, увидев, что Бутч и Картер не убежали.
— Расходитесь, господа, расходитесь, — говорил мистер Джует. — Я сам справлюсь.
Люди стали медленно расходиться, чего и ждал Бутч. Он подошел к Джуету и спросил:
— Что он натворил, мистер?
— Ты еще спрашиваешь! Ты прекрасно знаешь, что он натворил, — ответил Джует.
Бутч пнул Джуета ногой и побежал, а за ним бросился Джулиан. Они вылетели из магазина и помчались налево, зная, что Лефлер, полицейский, обычно дежурит возле суда на площади, справа. Они пробежали одну улицу, другую, третью, пока не очутились возле грузовых пакгаузов.
— Господи, в жизни столько не бегал, — заметил Бутч.
— Я тоже, — сказал Джулиан.
— Молодец я, что лягнул его, — похвастался Бутч.
— Еще бы! Не сделай ты этого, я бы до сих пор там парился. Интересно, что бы мне было?
— Не знаю. Наверное, отправили бы в исправительный дом. А теперь и меня отправят, — добавил Бутч.
— Правда? — обрадовался Джулиан.
— Что нам делать? — спросил Бутч.
— Не знаю. А ты как думаешь?
— Понимаешь, если ты явишься домой — в магазине ведь знают, кто ты, — если ты придешь домой, там уже, наверное, сидит этот Лефлер, полицейский, и ждет тебя.
— Думаешь, сидит? — усомнился Джулиан.
— Конечно. Он тебя арестует, а судья отправит тебя в исправительный дом, где ты пробудешь до тех пор, пока тебе не стукнет восемнадцать лет.
— Честное слово? — спросил Джулиан.
— Точно.
— Я не хочу в исправительный дом. Я лучше убегу, чем сяду туда.
— Я тоже, — согласился Бутч. — Я ведь тоже преступник.
— Почему? — удивился Джулиан.
— Я преступник, потому что лягнул Джуета. Я теперь такой же преступник, как и ты.
— Ни в какой исправительный дом я не поеду. Меня не поймают и никуда не отправят. Я убегу прежде, чем меня туда запрут, — повторил Джулиан.
— Что же нам делать? — спросил Бутч.
С минуту Джулиан думал. Прямо на их глазах составлялся поезд. Маневровый паровоз собирал со всех концов склада вагоны и подавал их на путь, возле которого они сидели.
— Может, влезем в товарный и уедем подальше? — предложил Джулиан.
— А кто его знает, куда он идет. С углем-то известно куда, и слезть можно у Гавани, а просто с грузом — кто его знает.
— Все равно надо что-то делать, — упорствовал Джулиан. — Иначе нас засадят в исправительный дом.
— Это верно, но зачем лезть в товарный, если не знаешь, куда он идет, — продолжал сомневаться Бутч. — Может, прямо без остановок до Филадельфии.
— До Филадельфии без остановок! Ты с ума сошел. Ни черта в поездах не смыслишь, что ли? Остановится, будь спокоен. Воды в паровоз нужно набрать, так? Вагоны то прицепляют, то отцепляют, верно? Верно? Да и плевать нам, куда он идет. Лишь бы не попасть в исправительный дом. Знаешь, что там делают?
— Нет.
— Нет, знаешь. У них там попы, католики, они бьют ребят и заставляют каждый день в пять утра ходить в церковь. Мне об этом говорили.
— Кто тебе говорил? Кто? — спросил Бутч.
— Многие. Я знаю точно. Это рассказывал человек, которому известно все про исправительные дома, но я не могу назвать его. Поедешь? В Филадельфии мы будем продавать газеты. Я бывал там и видел, как ребята нашего возраста торгуют газетами, а мы чем хуже? Даже младше нас. Я видел совсем малышей — спорить готов, им было не больше девяти с половиной, — они продавали газеты в «Белвью-Стрэтфорде».
— Ну да? — опять усомнился Бутч.
— А вот да, — утверждал Джулиан. — Спорить готов, ты и понятия не имеешь, что такое «Белвью-Стрэтфорд». Где он находится?
— Всем известно, что в Филадельфии.
— А что это?
— Не знаю. Всего знать нельзя.
— Видишь? Не знаешь. Это — отель, где мы всегда останав… — Джулиан внезапно сообразил, что в эту поездку в Филадельфию ему не придется жить в «Белвью-Стрэтфорде». — Одним словом, едешь со мной?
— Ладно.
Они подождали, пока поезд тронулся, и тогда залезли на переднюю площадку тормозного вагона. Раза два в дороге им пришлось вылезти, и в конце концов их поймали, передали железнодорожной полиции в Рединге и ночным поездом доставили в Гиббсвилл. Бутч Дорфлингер-старший и доктор Инглиш ждали их на платформе, когда поезд пришел на станцию в Гиббсвилл. Старший Дорфлингер много, пожалуй, даже чересчур много раз упомянул, что его сын характером весь в отца, был доволен и даже чуть гордился им. «Всего двенадцать лет — и уже катается на товарных. Ну и дети нынче пошли, а, док?» Планы его были вполне определенны: как следует выпороть Бутча и заставить его ежедневно сопровождать фургон, в котором развозят продукты.
Что же касается доктора Уильяма Дилуорта Инглиша, то он не думал о том, какое наказание изобрести для сына, это можно решить позже. И не гордился сыном, который катается на товарных поездах. Причиной его дурного настроения и хмурости, которую сразу приметил Джулиан, послужили слова Бутча Дорфлингера о том, что «сын весь в отца». Уильям Дилуорт Инглиш думал о собственной жизни, девизом которой была скрупулезная до копейки честность, с оплаченными счетами и с лишениями, честность, которая после самоубийства отца превратилась для него в манию. И вот награда: сын, который, как и его дед, стал вором.
Джулиан никогда больше ничего не крал, но в глазах отца он так и остался вором. Когда Джулиан был в колледже, примерно раз в год случалось так, что у него не хватало денег в банке, чтобы покрыть все выписанные им чеки. Обычно он выписывал их в пьяном виде. Отец ничего ему об этом не говорил, но Джулиан знал от матери, что доктор Инглиш думает про его денежные дела:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74