Смущение ее не покинуло, но страх исчез. Она вытерлась его теплой рубашкой.
— Не знаю, что делать с волосами, — пожаловалась она.
— Возьми. — Он бросил ей чистый носовой платок. — Может, это пригодится. — Но от платка толку было мало.
Он заставил ее надеть поверх вечернего платья свой смокинг. А потом они закурили и почти забыли про все неудобства.
— Если бы мы поехали на настоящий пляж или в бассейн, там, наверное, все было бы проще, — сказал он.
— Нет, хорошо, что не поехали, — ответила она.
— Хорошо? Мне так хотелось, чтобы именно это ты сказала.
— Да? Значит, хорошо, что сказала.
Он обнял ее и попытался поцеловать.
— Нет, — сказала она.
— Как хочешь, — согласился он.
— Не порть вечера, — сказала она.
— Этим не испортишь. Сейчас, по крайней мере. Я ведь подождал, пока ты оделась.
— И хорошо сделал. Поэтому ты мне и нравишься, Джо. Но даже сейчас не надо. И ты знаешь почему?
— Честно говоря, не знаю. Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Нет, понимаешь. Ты… Черт побери!
— Ты хочешь сказать, потому что я видел тебя раздетой?
— Ага, — ответила она, хотя до этой минуты считала, что в общем-то он не видел ее совсем раздетой. Теперь она жалела, что не разделась донага. Рано или поздно застенчивость нужно преодолеть, и с Джо случай был как раз подходящий!
— Ладно, — сказал он и убрал руку.
Они заговорили про ее путешествие в Европу. Это была ее первая поездка. Он сказал, что хотел бы поехать с ней, мог бы поехать через некоторое время, поводить ее по Парижу и так далее, но сейчас не может: должен быть примерным мальчиком, потому что пора добиваться чего-то и зарабатывать деньги. Жулик адвокат и глупость его матери значительно уменьшили состояние, оставленное его отцом. Поэтому он работает в отделении «Нэшнел Сити» в Рединге, получая такое жалованье, которое лишь демонстрирует ему его ничтожество. Но она не могла испытывать к нему большой жалости: она видела их дом и «роллс» миссис Монтгомери.
— Все это очень мило, — сказала она, — но нам, наверное, пора возвращаться в город. Далеко до него?
— Недалеко. Точно не знаю сколько. У нас еще есть время. Давай побудем здесь подольше. Ты ведь скоро уезжаешь и надолго.
— Но у меня еще масса дел, — сказала она. — Ты даже не представляешь сколько.
— Представляю. Полдюжины банных полотенец, шесть пар толстого шерстяного белья, дюжина носовых платков, два свитера. Школа обеспечивает постельным бельем, но мы рекомендуем — и так далее. И все это пометить несмываемым чернильным карандашом либо вышить метки.
— Но мне надо… Мне еще…
— Родителей настоятельно просят ограничивать детей в отношении карманных денег. Полтора доллара в неделю достаточно для удовлетворения основных нужд.
— Ах, Джо!
— Пользоваться мотоциклами категорически запрещается.
— Как насчет сигарет?
— Учащимся предпоследних и последних классов позволяется пользоваться табаком при наличии письменного разрешения от одного или обоих родителей.
— А я могла бы процитировать тебе правила, которые ты не знаешь, — сказала она.
— Какие, например?
— Женской школы.
— Ерунда. В случае если ученица в течение учебного года регулярно пропускает занятия или внеклассные мероприятия, следует представить справку от семейного врача на имя школьной сестры…
— Хватит, — сказала она. Она была смущена и рассердилась на себя. Сидит и болтает о самом сокровенном с мужчиной, которого она в действительности не знает. Второй раз за этот вечер он оказался для нее «первым»: он первым увидел ее раздетой (она имела серьезные и небезосновательные подозрения по поводу того, насколько непрозрачными были ее панталоны) и с ним первым она заговорила про «это». Она ненавидела все эвфемизмы, которые были в ходу, и вспоминала обычно принятый в терминологии Брин-Мора: «освобождена от занятий спортом».
Он вновь обнял ее и приблизил свое лицо к ее лицу. Он решил, что она сердится на него, и на мгновенье он действительно был ей безразличен. Но потом она прижалась к его плечу, протянула губы для поцелуя и откинулась на спинку сиденья. Он спустил с ее плеч бретельки платья и принялся целовать ее грудь, а она гладила его по голове. Она спокойно ждала, как он поступит дальше, догадываясь, что будет, и приготовилась не сопротивляться. Но она ошиблась. Внезапно он натянул бретельки обратно ей на плечи. Дыхание у него стало ровнее и глубже, как у бегуна, закончившего дистанцию несколько минут назад.
— У тебя еще не было мужчины? — спросил он.
— Нет, — ответила она.
— Правда? Прошу тебя, не лги.
— Правда.
— Ты любишь меня? — спросил он.
— Мне кажется, да.
— Сколько тебе лет? — спросил он.
— Двадцать пять. Двадцать шестой. Нет, уже двадцать шесть.
— Значит, ты решила, пока не выйдешь замуж, ни с кем не спать? Поэтому у тебя никого и не было?
— Наверное, — ответила она. — Не знаю. — И, прикусив нижнюю губу, добавила: — У меня ничего подобного еще не было.
Она обвила его шею руками. Он целовал ее.
— Хочешь ли ты выйти за меня замуж? — спросил он. — Или у тебя есть кто-нибудь?
— Нет, по-настоящему нет.
— Так ты согласна?
— Да, — ответила она. — Но ведь ты не собираешься объявлять о нашей помолвке прямо сейчас?
— Нет. Нам, наверно, надо вести себя разумно. Отправляйся в это путешествие, а через два месяца посмотрим, не разлюбила ли ты меня.
— А ты любишь меня? — спросила она. — Ты ведь этого не сказал.
— Я люблю тебя, — ответил он. — И ты первая, кому я это говорю в течение последних — сейчас тысяча девятьсот двадцать пятый — восьми лет. Ты мне веришь?
— Пожалуй, — ответила она. — Восемь лет. Значит, с тысяча девятьсот семнадцатого года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74