— Тебе следовало бы поощрить их дружбу, Джордж.
— Можно спросить почему?
— Потому что Тине нужен такой человек, как он. Возможно, он скучноват, но у него хорошие манеры и он надежен, если ты понимаешь, что я имею в виду. К тому же он увлечен Тиной.
— Увлечен Тиной? Ты слишком торопишься с выводами, должен тебе сказать.
— А разве это так уж невозможно? Сам-то ты всегда знал, когда тебя влекло к девушке.
— Не сравнивай меня с молодым Хиббардом.
— А почему нет? У тебя с ним есть что-то общее.
— Очень мало. Однако, если ты считаешь, что Тине он подойдет хотя бы на время, мы можем пригласить его снова.
— Только не откладывай этого в долгий ящик. Она сейчас нуждается в друге. Смотри, как бы ей не подвернулся какой-нибудь тип.
— Она что, сказала тебе что-нибудь по секрету? — спросил Джордж.
— Из ее недомолвок я извлекла больше, чем из ее слов.
— Ну, разумеется. Ты женщина бывалая, все и без слов понимаешь.
— Представь себе, да. Ну, мне пора на урок французского.
— Урок французского?
— Я слушаю радио Монреаля. Интересно проверять себя, насколько хорошо я понимаю по-французски.
— Au'voir, cherie, — сказал он.
— Au'voir. Ты не засиживайся допоздна. Уйди наверх до того, как они вернутся. Не мешай им, Джордж.
Джордж ушел наверх, но, когда они вернулись, он еще не спал. Сначала он услышал шум автомобиля — это был «додж» Хиббарда, — а потом увидел, как они идут к террасе. Было без десяти минут двенадцать. Спустя два часа шум возобновился: они ходили по кухне, хлопали дверцей холодильника, двигали по линолеуму стулья. Потом он услышал их шаги на лестнице. Интересно, насколько он «надежен», этот Хиббард. В эту ночь он спал скверно.
Утром Джордж Локвуд единственный из всей семьи спустился вниз позавтракать с отъезжающим гостем.
— В эту субботу вы меня опять увидите, мистер Локвуд, — объявил Хиббард.
— Да? Здесь?
Хиббард кивнул.
— Мы с друзьями поплывем из Марбл-Хед на яхте. Возьмем с собой Тину. Ночь с субботы на воскресенье проведем на Нантакете, а на следующий день прибудем на Вест-Чоп, где пообедаем. В воскресенье будем здесь, и я у вас переночую.
— Неплохо задумано, — заметил Джордж.
— Надеюсь уговорить ее через две недели приехать в штат Мэн. Может быть, вы замолвите словечко за штат Мэн?
— Нет. Но и препятствовать не буду. Тина вольна поступать так, как хочет, и в этом я ее поддерживаю.
— Она очень, очень хорошо про вас говорит. Считает своего отца замечательным человеком.
— Это я считаю ее замечательной девушкой. — Джорджу казалось, что он правильно выбрал момент для того, чтобы скромно выразить свою отеческую любовь.
— Если позволите, то скажу, что я с вами согласен, — признался Хиббард.
— Рад это слышать. Я хочу, чтобы у нее было побольше друзей по эту сторону океана. Европа — не место для нее, то есть не то место, где надо жить постоянно.
— Она хочет жить за границей?
— Да, так решила. Сюда приехала только из-за меня. Вы ведь знаете, в каких отношениях я с сыном.
— Да.
— Смерть брата подкосила меня сильнее, чем я вначале думал. И Тина это поняла. Я же сказал вам вчера, что она большая умница. Выпейте кофе.
— Нет, благодарю. А сорочку я верну вам в воскресенье.
— Смотрите не забудьте, — улыбнулся Джордж Локвуд.
В течение лета Тина встречалась с Хиббардом не реже одного раза в неделю. В ее ненужных объяснениях по поводу отлучек из дома было столько недомолвок и умолчаний, что Джордж Локвуд распознал в них признаки завязавшегося романа. Приличия ради она все еще старалась давать ему какие-то объяснения, но, когда они оставались вдвоем, уже не находила тем для разговора. Он и не старался ее разговорить, руководствуясь при этом не столько соображениями деликатности, сколько растущей уверенностью в том, что она еще не дает воли своему чувству. И эта ее сдержанность озадачивала его. Не исключено, думал он, что она сама догадалась о порочных наклонностях Хиббарда. Надо бы объяснить ей, что в этих наклонностях нет ничего чудовищного и необычного; но он опасался, что дочь, выслушав его, попросту рассмеется ему в лицо. В сущности, что он про нее знает? Какие мысли бродят и ее хорошенькой головке? Кто, где и когда целовал ее? Кого она целовала? Ничего этого он не узнает, если она не расскажет сама.
И все же дочь радовала его, хотя и не относилась к нему так же сердечно, как некоторое время назад. В ней сохранилось достаточно жизни, чтобы связать ее с жизнью другого человеческого существа. Она производила впечатление цветущей женщины, хотя могла бы увянуть. В ее взгляде угадывался интерес ко всему окружающему, а не равнодушие, и если она испытывала сомнения в своей любви, то они, эти сомнения, возникали в этом, а не в каком-то выдуманном мире. Что бы она ни решила, решение это будет принято здесь, и отец о нем скоро узнает.
Однажды утром — это было в конце августа — Тина, спустившись к завтраку, обнаружила у себя на тарелке поверх писем небольшой сверток. Это была заказная бандероль с обратным адресом бостонского ювелира.
— Надеюсь, твоя почта интереснее моей, — сказал Джордж.
— Думаю, что да. — Тина взяла с буфета фруктовый нож, взрезала оберточную бумагу, вынула из продолговатой коробочки, обтянутой искусственной кожей, золотые часики и повертела перед глазами отца.
— Впервые вижу у тебя эту вещь, — удивился он.
— Я и сама-то их всего один раз видела. Они были у гравера.
— Можно взглянуть?
— Конечно.
Он положил часики себе на ладонь: браслет из тонкой золотой сетки, циферблат окаймлен бриллиантиками, заводная головка из небольшого рубина.
— Прелестная вещь.
— Я вижу, ты умираешь от любопытства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167