— Не сделаю, — согласился Бинг и, сев в машину, захлопнул дверцу.
Джеральдина стояла рука об руку с мужем, и оба они махали вслед машине, пока она не скрылась за воротами.
— Ну, вот и все, — сказала Джеральдина.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Теперь Джордж Локвуд готов был уделить своей дочери Эрнестине больше времени и внимания, что было, кстати, вызвано и завещанием Пена Локвуда. Это был немудреный документ — столь же немудреный, как и сам Пен, однако два пункта этого завещания озадачивали Джорджа так же, как озадачило бы любое отступление брата от нормы. В поведении человека, столь прямолинейного, как Пен, малейшее отклонение от общепринятого выглядело эксцентричностью.
В своем завещании Пен оставлял Уилме неприкосновенный капитал, положенный на ее имя. Доходы с этого капитала она могла получать до конца жизни, сам же капитал после ее смерти делился так: две трети предназначались Принстонскому университету и одна треть — школе св.Варфоломея. Здесь все было как положено, все в манере Пена. Но удивление вызывали два следующих пункта, предусматривавшие выплату пятидесяти тысяч долларов племяннику, Джорджу Б.Локвуду-младшему, и такой же суммы — племяннице, Эрнестине Локвуд. Обе суммы надлежало выдать наличными после его смерти в кратчайший срок.
Все состояние Пена оценивалось приблизительно в миллион восемьсот тысяч долларов, так что изъятие сумм, завещанных племяннику и племяннице, вряд ли могло нанести заметный ущерб основному капиталу. Но Джордж не понимал самой идеи столь щедрых подарков. Пен любил племянника и племянницу, а они любили его, и эта взаимная привязанность могла найти в документе о наследстве какое-то скромное отражение. Десяти тысяч долларов каждому было бы вполне достаточно. Но когда человек оставляет и тому и другому по пятьдесят тысяч наличными, да еще с указанием выдать их до того, как будет определен капитал в пользу Уилмы, то это приобретает другую окраску. Особенно если учесть, что Бинг и Эрнестина получили — Пен это знал — в наследство от своего дедушки по четыреста тысяч долларов, да еще и от Джорджа когда-нибудь, по всей вероятности, получат. Что побудило Пена Локвуда оставить детям его брата столь крупные суммы, да еще наличными?
Дата, стоявшая на завещании, не облегчала разгадки. Завещание было подписано за восемь месяцев до смерти Пена, то есть в то время, когда Пен уже мог знать о финансовых успехах Бинга и когда безусловно знал, что Эрнестина предпочитает жить не в Шведской Гавани, а в Нью-Йорке или в Европе. Она не делала никакой тайны из своего желания жить, как она выражалась, собственной жизнью, а ее враждебное отношение к Джеральдине не прорывалось наружу только потому, что им не приходилось жить под одной крышей дольше недели. У Эрнестины в доме отца была своя комната, и Джеральдина старалась ничего в ней не трогать, но комната эта чаще всего пустовала. Вероятно, Пен от кого-нибудь слышал о неприязни Эрнестины к мачехе, но если бы и не слышал, все равно мог догадаться — на это много ума не требовалось.
Собственно, эти пункты завещания не столько озадачивали Джорджа, сколько раздражали, ибо доказывали, до какой степени он заблуждался насчет своего брата. Пен Локвуд принадлежал к тому типу людей, которым становится смешно, когда им говорят «не будь опрометчив». И в то же время газеты, публикуя отчеты о смерти Пена, употребили эти слова: «Опрометчивый шаг». А тут еще этот щедрый жест в отношении Эрнестины и Бинга, словно призванный показать, что Пен Локвуд вовсе не так смотрит в рот своему брату, как можно было думать. Вспомнив, под каким предлогом Пен отказался вступить в кондитерское дело, Джордж спросил себя: а не скрыта ли тут какая-то другая причина? Он решил мысленно проанализировать случаи, когда Пен отказывался подчиниться ему.
Вот один из случаев, требующих анализа: Пен, вопреки ожиданиям Джорджа, крайне сдержанно отнесся к его решению жениться на Джеральдине. В конечном счете Джордж будет прав, если окончательно отрешится от каких-либо сантиментов в отношении брата. Пока что все говорит о том, что Пен был зловредный подонок. Иначе не объяснишь, почему он завещал Эрнестине и Бингу такие большие суммы.
Из-за того, что опоздала телеграмма и возникли транспортные затруднения, Эрнестина не вернулась из Европы и не присутствовала при чтении завещания Пена. Его огласили в доме Уилмы, в библиотеке. Присутствовали только Уилма, Джордж и два адвоката. Вся процедура длилась меньше часа. Когда адвокаты ушли, Уилма спросила:
— Ну, что ты скажешь?
— Он был щедр к моим детям.
— И застраховал меня от глупых ошибок, — усмехнулась она.
— А разве ты не делаешь ошибок, Уилма?
— Что ты хочешь этим сказать, Джордж?
— Так, риторический вопрос. Все мы ошибаемся.
— Вероятно, ты имел в виду нечто гораздо большее, но я не буду допытываться. Нет настроения. Мне казалось, что Бинг и Эрнестина должны были сегодня присутствовать.
— Нет, присутствовать никто не обязан.
— Когда читали завещание моего деда, это происходило за городом. В доме неподалеку от Рейнбека. В столовой — наверно, потому, что там было много стульев. Каждому помощнику конюха причиталось по пятьсот долларов. Всем служанкам. Двум репетиторам из Гарварда. И членам семьи. Помню, подавали легкий пунш. Всех очень смутило, когда моя бабушка — толстая и глухая — громко пукнула. Она у нас этим славилась. Пукнет и озирается на людей — не услыхал ли кто. Все, конечно, слышали. А она злилась: никому не дозволялось слышать. Как тот король, на котором не было платья. Одна из служанок и один из помощников конюха засмеялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167