— Да? Джерри, это ты? Что случилось? — Ему было ясно: что-то произошло, ведь Фергюссон не был его другом, а только младшим коллегой, и он никогда не осмелился бы звонить Рею Эннику в такое время без серьезного повода, и тогда Сенатор отозвался, запинаясь, своим обычным голосом, в котором звучало отчаяние:
— Рей, это не Фергюссон, это я. И Рей изумленно переспросил:
— Ты?
— Да, — ответил Сенатор. — У меня жуткие неприятности. Случилась авария. Рей снова переспросил, слегка понизив голос, как человек, который ищет, за что бы ухватиться:
— Что? Какая авария?
И Сенатор проговорил уже во весь голос:
— Я не знаю, черт подери, что делать: эта девушка… она мертва. — Ударившись своим и без того посиневшим лбом о грязное органическое стекло телефонной будки, на другом конце провода молчал Рей, явно в глубоком шоке, потом он повторил: «Мертва…», что прозвучало скорее как выдох, чем как восклицание, и тут же быстро произнес:
— Ни слова больше по телефону! Только скажи, где ты, и я приеду за тобой, — но Сенатор уже рыдал, неудержимо и обиженно, как ребенок.
— Девушка была пьяна, возбуждена, она вывернула руль, и машина вылетела с дороги, а меня наверняка обвинят в убийстве, меня привлекут… Но тут Рей перебил его сердито и решительно:
— Хватит! Прекрати! Скажи только, ради бога, где ты, и я приеду. И Сенатор сказал.
А цифры на его «ролексе» все так же мерцали: было девять часов пятьдесят пять минут.
Но Келли Келлер ничего не знала и не могла знать обо всем этом, ведь ей казалось, что никакого несчастного случая еще не произошло и блестящая черная «тойота» только теперь свернула с шоссе на безлюдную тряскую дорогу, яркая луна озаряла все вокруг романтическим светом, из приемника неслись негромкие звуки джаза, она знала, что они совершили ошибку, да, наверное, да, видимо, они сбились с пути… но сбиться с пути — разве они не этого хотели?
Тут черная вода заполнила ее легкие, и она умерла.
Еще нет: в самый последний момент, кашляя и задыхаясь, она потянулась вверх, стремясь поднять голову как можно выше, отчего ее маленькие мышцы напряглись и взбугрились на левой руке, пальцы вцепились в руль, она уже не понимала, что это руль, знала только, что эта штука может спасти ее, ведь там недалеко плавал пузырь воздуха, он стал поменьше, но все-таки существовал, а с ней, оказывается, ничего не случилось, и она обнимала ничего не понимающую Баффи Сент-Джон, обнимала крепко-крепко и клялась, что любит ее как сестру, жалея, что намеренно избегала общения с Баффи последние два-три года, и уверяла ее, что никого винить не надо — просто несчастный случай, ничего больше.
Значит, все-таки, это случилось!..
Автомобиль на полной скорости занесло, закружило на этой пустынной дороге, вдоль которой не было никаких построек, только бескрайние болота, протянувшиеся на много миль, заросли бурого тростника, высокая, стелющаяся под ветром трава да низкорослые чахлые сосны, деревьев было много, но все они стояли какие-то безжизненные… одни голые стволы… а еще воздух пронизывал нестерпимый, режущий уши звон спаривающихся насекомых, те словно знали, как быстротечно время и что луна скоро покатится с небес вверх тормашками, Келли смотрела в окно и видела (не отдавая себе отчета, ведь они с Сенатором болтали) в канаве возле дороги разбитый обеденный стол, переднее колесо английского гоночного велосипеда, обезглавленное розовое тельце валяющейся там же куклы… и отвела взгляд, не желая видеть дыру там, откуда вырвали голову, дыра зияла, словно влагалище, над которым надругались.
Ты Американская девушка, ты любишь свою жизнь.
Ты любишь свою жизнь и веришь, что ты сама ее выбрала.
Она тонула, но не хотела утонуть. Она сильная и будет бороться за свою жизнь.
А по другую сторону ветрового стекла металось его лицо, значит, он нырнул — а она-то уже начала думать, что он бросил ее, — и теперь дергал дверцу с такой силой, что автомобиль сотрясался, какой он высокий, какой теплый бронзовый оттенок у его загорелой кожи, он выше всех, кого знает Келли, белоснежные зубы обнажились в широкой улыбке, жесткие волосы на руках, крепких, мускулистых руках, правое запястье, он сам обратил ее внимание на то, что оно значительно массивнее левого — от сквоша, к которому он пристрастился много лет назад, она даже коснулась этого запястья, туго стянутого браслетом от дорогих электронных часов из золота. Оно казалось напряженным, возможно, от физической причастности к «ролексу», этому шедевру в своем роде, Сенатор еще сказал, что у молодежи, видящей эти мигающие, вспыхивающие и исчезающие цифры, сложилась новая концепция времени, отличная от прошлой, когда вы, глядя на циферблат и стрелки, наблюдали равномерную поступь времени.
Его сильные руки стиснули ее пальцы. Келли? Так? Келли?
Утром этого дня она резвилась на пляже среди дюн, ветер трепал ее волосы, солнце слепило глаза, а в прибрежной волне, в оставленной на песке пене возились кулики — острые пятнистые грудки, длинные тонкие клювики, хрупкие шаткие ножки, они копались в мокром песке, а она с улыбкой любовалась птицами, их нелепыми суетливыми движениями, они были так поглощены делом, и сердце ширилось в груди — я хочу жить, я хочу жить вечно!
Она была готова пойти на сделку: хорошо, она согласна отдать правую ногу, даже обе ноги, если нужно, если так считают врачи, пусть ноги ампутируют, да, пусть, пожалуйста, начинайте, расписку, что не возражает, она даст потом и обещает не иметь к ним никаких претензий.
А вот Арти Келлер их бы имел предостаточно! — такой уж у него характер, недаром родные дразнят его сутягой, но Келли ему все объяснит, она возьмет вину на себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28