Или сто?
— Нет, сто не надо, — почему-то испугался Джинн. — Шесть так шесть.
— Пожалуйста. — Хоттабыч щелкнул пальцами и улыбнулся. Но сейчас же нахмурился. Помолчал, как бы прислушиваясь к чему-то внутри себя, а потом спросил: — Каков род твоих занятий?
— Я, э-э… программист.
— Взломщик?
— Ну, в общем, в том числе, ну да.
— Тогда все ясно. Я могу для тебя сделать только то, что ты сам не можешь сделать. Нарисовать деньги на счете ты можешь сам. Поэтому я для тебя не могу. Таковы законы волшебства.
— Но если я это сделаю, это будет нечестно. Это же будут фальшивые деньги!
— Не более фальшивые, чем все остальные. Если это сделаю я, это тоже будет то, что ты подразумеваешь под нечестно. Деньги ничего не стоят сами по себе. Они проявляют свою стоимость в использовании и употреблении. Ты отказался от величайших в мире сокровищ, которые больше и сильнее любых денег. Я не могу тебя понять.
Джинн вздохнул. Нет, не зря он не доверял могуществу Хоттабыча. Вполне возможно, что, несмотря на всю его, Хоттабыча, кажущуюся современность, его могущество устарело и протухло от долгого хранения в банке кувшина. На минуту Джинну даже захотелось посмотреть, нет ли на дне сосуда срока годности, как это бывает с консервами.
Для оправдания паузы Джинн налег на еду.
«Надо послать этого мага к едрене фене, толку от него все равно никакого нет — одни разговоры и неприятности. А без царских обедов я как-нибудь проживу, — подумал Джинн, — только все обратно пусть вернет».
— Послушай, Хоттабыч, — насколько мог вежливо и дружелюбно проговорил Джинн. — Ты правильно угадал, я действительно собирался просить, чтобы ты вернул все на свои места.
— Ты хочешь обратно свое жилище? Но посмотри — я нарочно сохранил твою комнату без изменении. Ты можешь жить в ней, пока не привыкнешь к остальной части дома. Не беспокойся о его содержании — эти люди будут прислуживать тебе вечно. И никто никогда больше не будет пытаться у тебя его отнять.
Соблазн был велик. Но Джинн представил себе, что будут думать все его друзья, родители или знакомые и незнакомые люди. Вряд ли эту волшебную квартиру когда-нибудь можно будет продать или поменять на что-нибудь другое — БТИ отменить не под силу никакому Хоттабычу.
— Знаешь, давай сделаем так. Я с удовольствием принимаю твой подарок, но только пока пусть все останется, как было раньше. А когда мне понадобится все в таком виде — я тебе скажу. Можно?
— Как знаешь. Будь по-твоему. Но дозволь нам хотя бы закончить трапезу к разговор. Все станет прежним, когда я уйду, ладно?
— Конечно, вопросов нет. Ну и этого бандита — тоже. Ну, в смысле обратно. Он вообще теперь будет образцовым гражданином.
— Я же сказал тебе — это невозможно. Особенно теперь.
— Почему «особенно теперь»?
— Потому что его удел быть едой и очиститься через нечистоты.
— Я не понимаю, — сказал Джинн, отказываясь верить в свои смутные догадки.
— Животному этого рода, — продолжал уклоняться Хоттабыч, — да быть украшением пира.
Джинн почувствовал в горле тошноту и выплюнул на тарелку полупережеванный кусок говядины.
— Ты что, хочешь сказать, что это… он? — Джинн пальцем показал на тушу, несколько вкусных кусков которой уже расхищались соками его желудка.
— А что тебя беспокоит? — как ни в чем ни бывало поинтересовался Хоттабыч. — Ты же знаешь, что многие животные были когда-то людьми. Не волнуйся, в этом мясе нет ничего человеческого. Настоящая говядина. Насыщайся.
Джинн не знал, как реагировать. Его мутило и жгло изнутри. Он ненавидел Хоттабыча, ненавидел себя и весь мир, способный нa такие злые игры. Не сдержавшись, он залил золотое блюдо с фруктами рвотой. Слуги мгновенно унесли блюдо, убрали на столе все следы этого отчаянного действия к поставили перед Джинном серебряное ведерко, чтобы он больше не портил еду.
Хоттабыч одобрительно посмотрел на него:
— О знающий! Ты, я вижу, прекрасно осведомлен о традициях Востока. Я рад, что наконец-то тебе понравилось то, что я предлагаю. Сейчас подадут птицу.
— Ты что, издеваешься надо мной, что-ли? — кисло спросил Джинн через поцарапанное внутренней кислотой горло.
— Ничуть. Прости, возможно, ты неправильно понял меня. Я же сказал — в этом мясе нет ничего человеческого. Это специально отобранное животное. В нем нет вообще никакой прошлой жизни. Это небесный бык — бескровный. Если можно так сказать — почти растительный. Кровь его осталась на земле, когда он был принесен в жертву. А того быка съедят свои быки. Или другие звери. Рано или поздно. Такова судьба всех быков.
Джинн начал потихонечку успокаиваться.
«Я просто идиот, — подумал он, — это все от нервов».
И поэтому он обрадовался, когда Хоттабыч за десертом сообщил:
— Я должен оставить тебя. Меня зовут. Хранители Соломона готовы принять меня. Прощай.
И после этих слов не стало больше никакого Хоттабыча.
Джинн закончил еду и пошел в прихожую — вымыть руки в фонтане и подобрать одежду.
Она все еще была мокрой, и, поднявшись к себе, в свою до боли родную комнату, он развесил одежду на стуле и батарее, снял халат и, одиноко голый, забрался под одеяло — попытаться заснуть, хоть и рано, — чтобы скорее закончился этот проклятый день.
Но день не закончился — сон не шел. Джинн думал о том, какой он дурак, что не попросил Хоттабыча просто перенести его к Этне. Чего он боялся?.. Он знал, чего он боялся. Он боялся, что, встретив Этну — живую и настоящую — он перестанет о ней мечтать и тогда она будет просто обыкновенной девушкой, похожей на сотни тысяч других.
«Ну и фиг с ним, — подумал Джинн, — все равно попрошу. Как только появится — сразу попрошу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76