При этом, несмотря на восточную внешность, он говорит на чистом русском языке без примеси слов иностранного происхождения. После недолгих колебаний Джинн, разозленный наглой неприглашенностью гостя, дает ему кличку Хоттабыч, чтобы свалить на него вместе с именем свой комплекс неудачника, оставшийся от детства. Хоттабыч просит у Джинна позволения отлучиться и, как только Джинн выходит на кухню, исчезает, защелкнув за собой дверь. Оставшись один. Джинн обнаруживает письмо от Этны, в котором она возмущается его участием в Югославских событиях на стороне неправых неправоверных и намерена в связи с этим перестать с ним водиться. Джинн идет в «Турандот» гасить горе. А облом заключается в том, что, названный Хоттабычем, джинн не творит никаких чудес.
Глава восьмая,

в которой писатель рассказывает сказки
Первое, что он увидел, зайдя в бар, была сутулая спина писателя. Писатель сидел на углу за стойкой на высоком длинноногом стуле и рассказывал бармену Саше о новых возможностях информационной эпохи.
— Смотри. — Писатель достал из красной пачки «Голуаз» сигарету с золотым ободком вокруг фильтра и положил ее рядом с белой чашкой черного кофе. — Практически из любой точки земного шара через спутниковый карманный телефон размером чуть больше этой пачки, — он ткнул в «Голуаз», — ты входишь в Интернет. Если просто письмо или любая текстовая информация, то можно через компьютер типа «Палм-топ» или «Пилот» какой-нибудь — это все умещается в кармане. Если у тебя «Ноут-бук» небольшой — побольше карманного, ну как большая тетрадь, — можно, скажем, видеоклипом управлять. Все параллельно! Оператор в Новой Гвинее снимает крокодилов, одновременно режиссер в Атланте монтирует картинку, в это время звук мастерингуется в Лондоне, на Эбби-роуд, а ты пишешь текст в деревне Ленинские Ходунки, прямо на заброшенном тракторе. А музыку — Мумий Троль какой-нибудь во Владивостоке, в рыбацкой лодке или в перевернутом «Лэнд Крузире». И через час твои крокодилы поют, пляшут и летают по MTV во всем мире, в Стокгольме уже наступило утро и печатают компакт-диски — с текстами и партитурой, в Турции с ночи шьют первые кожаные куртки «Аллигатор» и варят гумки «Крокодил», из Болгарии на Горбушку уже пошла фура с пиратскими копиями, а Мэрлин Мэнсон достает из несессера свой походный пинцет, чтобы вырвать последние три волоска из… не знаю, где у него чего, — от досады. И при этом в Гринпис и Эмнести Интернэшнл уже лежат жалобы от жлобов-крокодилов, что их тут так пиздят, так пиздят… и гринписовское судно «Рэйнбоу Уориер» снимается с якоря, чтобы защитить в Новой Гвинее крокодилов от наглого пиздежа и лишить работы десять тысяч аборигенов, которые последние три тысячи лет только тем и занимались, что пиздили крокодилов. Потому что больше пиздить нечего — отверток у них на заводах нету.
Писатель поднес сигарету ко рту и удовлетворенно закурил.
Саша задумчиво поморгал и спросил:
— А что, в Новой Гвинее водятся крокодилы?
— Крокодилы водятся везде, — отрезал писатель. — Вон, включи ОРТ, какой-нибудь концерт к восьмисотпятидесятилетию последних дней «Ласкового мая» — одни крокодилы. И пляшут и поют. Только что не летают. — Тут он обернулся и заметил Джинна: — Привет, кофе будешь?
— Я бы лучше пивка…
— Пивка так пивка, давай за столик пересядем, расскажешь, как сам.
Они пересели за стол и некоторое время молчали.
— Как твоя книга? — спросил наконец Джинн.
— Какая книга? А почему ты спрашиваешь?
— Я так понял, что ты какую-то книжку пишешь…
— Какую-то?! — возмутился писатель. — Да я самую лучшую на свете книжку пишу. Только тяжело это — писать самую лучшую книжку. На бумаге ни хрена не получается. Не интересно. А без интереса я работать не люблю. И вообще работать не люблю. Поэтому я и писатель. Я ее в голове написал сразу. Всю и целиком. За десять минут. Я знаю, чем она кончится, знаю, что в середине. Знаю, что в ней хорошо и что плохо. А когда все уже знаешь — особенно, что хорошо и что плохо, — не интересно. Заставляю себя, буквально. Даже не словесно — буквально. Делаю себе по три предложения в день. А принимаю только одно. Вот вчера наконец еле-еле выпустил джинна из кувшина. Ну никак не шел джинн, понимаешь?
— Какого джинна из кувшина? — ошарашенно спросил Джинн.
— Альтер эго. Ты же Джинн?
— Джинн, — сказал сбитый с толку Джинн.
— Ну и вот. А ты — это я, а я — это ты, а ты — это он, и мы, типа, все вместе. Знаешь песню про моржа?
— Нет. Про какого моржа? А при чем тут я? — спросил Джинн, а сам подумал: не писатель ли наслал на него сегодняшнего дядьку?
— Как при чем?! — возмутился писатель. — Ты же прототип главного героя, ты что, забыл? Ты же сам согласился! Помнишь вчера, у тебя дома?..
— Ну, — Джинн замялся, — я, честно говоря, был не вполне трезвый…
— Ты что, вообще ничего не помнишь? Ты помнишь, что мы с Гришаном и еще каким-то перцем у тебя зависали?
— Ну, помню, конечно…
— Помнишь, меня твоя квартира приколола, ну и вообще все?
Джинн улыбнулся и, чтобы как-то поменять тему разговора и прояснить дядьку, спросил:
— Про что книжка-то?
— Да я же тебе рассказывал. Зря, конечно, рассказывал, но я же тогда еще не знал, что ты будешь главным героем. А теперь не скажу. Не имею права. Но вообще-то имей в виду, что ты — положительный герой. А положительные герои не напиваются до беспамятства без всякого повода — это же коммерческая книжка!
Джинн глотнул пива, и тут с ним случилась нелогичная странность. Вместо памяти о дядьке и вообще интереса к этой теме от влитого в горло пива вдруг всплыла из глубины души комком к кадыку его недавняя тоска, вытесняя вместе с дядькой все на свете, и захотелось плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76