Когда дядька убрал от лица руки. Джинн понял, что смуглость его не от загара, а от происхождения. Дядька явно был человек с Востока, но по-русски при этом говорил абсолютно чисто и даже как-то литературно-художественно — без малейшего акцента, с ровной, почти дикторской интонацией. После такого приветствия посылать его куда подальше даже в очень вежливой форме было как-то неловко. Впрочем, неловко было все, и потому следующая фраза Джинна едва ли вполне соответствовала вежливости незнакомца:
— А вы кто?
— Джинн.
— Простите, кто? — переспросил Джинн, надеясь, что ему просто послышалось.
— Джинн, — подтвердил дядька. — Или гений, как говорили у вас в старину. Вы можете, если, конечно, хотите, называть меня именами Евгенией или Геннадий. Именно они ближе всего к моей сути. Хотя я предпочел бы получить свое имя от вас. Я правильно понимаю, вам ведь нужно мое имя? — Джинн молчал, не зная, поможет ли имя как-нибудь поскорее покончить с дядькиным присутствием. — Люди ведь не отказались еще от собственных имен?
Это был дурацкий розыгрыш, и незнакомец, осведомленный о том, кто такой Джинн, выполнял загадочный посыл неизвестных пока третьих лиц — общих знакомых, — в шутку пытаясь свихнуть Джинна. Либо в попытке заморочить Джинну голову было нечто криминальное, и тогда вся интимная информация о Джинне, которой дядька, безусловно, обладал, могла быть сильным преступным инструментом — оружием против Джинна. Но вот что странно. Про кувшин, конечно, было известно, например, Олегу. Однако мечтания Джинна о волшебном старичке не покидали пределов его сознания и не были достоянием знаний знакомых Джинна. К тому же они явно не знали, что Джинн не только открыл пустой кувшин, но даже, стыдно сказать, мыл его после издержек употребления алкоголя. Джинн машинально бросил взгляд на плащ-халат дядьки: не осталось ли там следов переработанной пиши, — не осталось. Надо было, конечно, срочно выяснить намерения восточного незнакомца, но Джинн, потрясенный происходящим, поплыл по течению разговора без всяких попыток хоть как-то противостоять таинственным замыслам пришельца.
— Э-э, послушайте, э-э, уважаемый… Джинн, короче, — это я.
Дядька с интересом осмотрел Джинна с головы до ног, потом как бы даже внутри — через глаза — и скептически заметил:
— Вы похожи на человека. Вероятно, за время моего одинокого отчаянного заточения духи сильно огрубели. Впрочем… — И тут он начал издавать какие-то птичьи звуки, раскрывая при этом рот, как рыба, и постоянно меняя зверское выражение глаз. Джинн испугался, что дядьку сейчас хватит припадок какой-нибудь восточной эпилепсии и начнутся проблемы. Но это быстро закончилось, птичья речь снова стала вполне человеческой и даже русской. — То есть вы меня не понимаете? Но язык наш не мог измениться — небо ведь осталось прежним, вон, я вижу его облака в окне. Нет, вы, безусловно, не джинн.
Джинн хмыкнул.
— Не огорчайтесь, — примирительно заявил дядька. — В том, чтобы быть человеком, есть свои неоспоримые преимущества. Хотя я едва ли согласился бы на них. Как вас зовут, человек?
— Джинн, — начал сердиться упрямству, непонятливости и непонятности незнакомца Джинн. — Меня зовут Джинн. Ник такой, ясно?
— Ясно. — Незнакомец заулыбался и закивал головой. — Джинн — это одно из ваших имен. Имя, которое вы предпочитаете. Если вам угодно, я буду называть вас именно так, но и любое другое ваше имя я приму с открытым радостным сердцем. Какие еще у вас есть имена?
— Гена Рыжов, — буркнул Джинн. — Рыжов Геннадий Витальевич.
— Да-да-да, — продолжал улыбаться и кивать дядька, — все правильно. Имя семьи, имя тела, имя отца. Я с удовольствием сообщил бы вам свое имя тоже, но в переводе оно теряет смысл, а таким, какое оно есть, вы не сможете им пользоваться. — Тут он снова захрипел и зачирикал; при этом у него изо рта вырвался язычок пламени, что, конечно, очень сильно напугало Джинна. — Вот видите, вряд ли вы сможете это повторить.
Тут он был прав. Фокус с огнем Джинну был совершенно недоступен. Однако именно это так напугавшее Джинна своей внезапностью пламя теперь окончательно его успокоило: чувак был фокусник. Почему-то в массовом сознании артист, как и любой другой обладатель выделяющего из толпы общества дара, априори не может быть плохим человеком. Причастность дядьки к богеме объясняла Джинну его странную одежду, поведение и речь, но, правда, совершенно не оправдывала непризванность появления в чужом доме.
— Поэтому вы можете назвать и называть меня как угодно, — продолжал наглый фокусник. — Любой звук вашего языка я приму как свое второе имя, тем более что никто не имеет на это большего права, чем вы. Ведь это вам я обязан своим вторым приходом на свет и воздух. Если, конечно, не считать того, кто это все придумал. Впрочем, вашими устами имя мне даст именно он. Какое оно?
— Чего — оно? — не понял Джинн.
— Имя.
— Какое имя?
— Мое имя. — Заметив недоумение в глазах Джинна, дядька прояснил: — Я прошу вас дать мне имя.
— Да не брал я у вас никакое имя! Как вы здесь оказались вообще, а? Я вас первый раз вижу.
— Вы, наверное, сильно ударили голову, когда миловали мне свободу от ужасного заклятия мудрого иудейского царя. Воистину светлый разум, способный победить силу ума Сулеймана, или, если угодно, Соломона, помутнел от напряжения борьбы и страшного удара. Вы видите меня действительно впервые, вы благородно освободили меня от вечного прозябания в тесных стенах медного кувшина, я готов отблагодарить вас, и все, чего я прошу, — это дать мне имя движением вашего великого и, несомненно, могучего языка, которое поможет вам определить меня, чтобы мы больше не были чужды друг другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76