Может быть, с ним я почувствую себя уверенней, смогу в любое время, в любой ситуации защититься, буду вооружен, когда коса найдет на камень. Но, честно говоря, я думаю, не это важно. В ту минуту, когда я приобрел стилет, я наконец вылез из угла, куда позволил себя загнать. Благодаря ножу мне вообще только и стало ясно, что так оно и есть, что так оно и было. Долгие годы я стоял в углу, прилипнув спиной к стене. Теперь я двигаюсь. Нож стал моим талисманом, Надя. Я перестал стыдиться моей бесполезно прожитой жизни, дичиться и чувствовать себя виноватым. В чем, собственно? И я могу вылезти из этого кокона отчаяния, могу явиться таким, каков я есть, без прикрас, если ты понимаешь, о чем я. Ты погляди на меня теперь, когда я сижу тут и бормочу в диктофон. Скажешь, смешно? А я скажу: бескомпромиссно и обнаженно, и нож — тайный знак моего достоинства. В самом деле, я перестал притворяться, я не принимаю такую жизнь, я отказываюсь глотать эту пустоту, после того как меня заставили с ней познакомиться и ее терпеть. Я холоден, бесчувствен. Может, таким и останусь. Может, я не что иное, как зеркало, в котором увидят себя ты и тебе подобные, Надя. Я знаю, зеркала, кажется, прокладывают дорогу смерти — она временно поселяется в жизни, пробравшись в нее кружным путем иллюзии и обмана. Может, я снова только убегаю от самого себя и оказываюсь в очередном углу, задыхаюсь, цепляюсь за стены в поисках поддержки и защиты. Но я не просто старею. Мы все загниваем живьем, Надя, о Надя, Надя.
Слишком громко произнес — они расслышали, там, на задних сиденьях автобуса, то есть Эркан расслышал и передал дальше. Цитирую:
«Эй, Надя, Бек тобой бредит. Повторяет твое имя».
Все нашли это жутко забавным, даже Спайс-герлы сразу проснулись. Кроме тебя. На этот раз, Надя, они оттеснили тебя в сторону, да они и правы, у тебя же нет чувства юмора, ты даже не умеешь перепрыгнуть через свою тень, как все они, как даже я, слышишь, как я смеюсь, ха-ха-ха. И кроме Эркана. Он все еще с разинутым ртом пялится на меня своим мафиозным взглядом, положив руку на Наташино колено. Цитирую:
«Он все повторяет. Правда, он буквально повторяет, что я сейчас сказал. Говорит в эту штуку».
«Мутировал, наверное, в попугая».
Не знаю, кто это сказал. Может быть, Дэни.
«С вами все в порядке, Masta? Я могу вам помочь?»
«Ему уже давно ничем не поможешь».
Теперь они уставились на меня. На меня можно рассчитывать, я идеальная мишень для любого издевательства, любой вспышки беспричинной ярости, я не оказываю сопротивления.
«Что он там, в сущности, делает все время?»
«Господин Бек, чем это вы там занимаетесь все время?»
«Он продолжает все повторять».
Я не реагирую, я записываю.
«Он начинает действовать мне на нервы».
Это только игра, шутка, я не что иное, как приемник, протечка, испытательный полигон, на котором можно безнаказанно устраивать взрывы.
«Скажи ему что-нибудь, Надя. Что-нибудь глупое».
Требование поступает от Амелии, небрежный поворот головы назад.
«Ну, давай, не тяни».
«Неохота».
Ты молчишь.
Они подзуживают тебя, я думаю, небезуспешно, все, кто сидит, тебя подзуживают.
«Надя. Надя. Надя. Надя».
Похоже, мы в центре событий, они хлопают в ладоши, даже те, кто сидит впереди, повернулись и ждут. Так это и есть то, чего я ожидал? Они не преступники, они не мои жертвы, все развивается само собой, все совершенно невинно. Я перекладываю диктофон в левую руку, лезу правой в карман брюк, сжимаю ладонью нож. Смотрю только на тебя.
«Скажи: Надя, Надя».
«Скажи: я одинокий печальный учитель немецкого».
«Одинокий похабный учитель немецкого».
«Меня зовут гномик».
«Мудик».
«Педик».
«Что?»
«Черт, он кукарекает даже Наташкино „Что?“»
Я смотрю только на тебя, Надя, другие меня не интересуют, в данный момент, когда ты еще — точка, за которую цепляется и вокруг которой вращается все. Ты это знаешь, я вижу по тебе, точно знаешь. Глаза неподвижно устремлены на руки, сцепленные на коленях. Еще раз все зависит только от тебя, в какой-то миг мне захотелось протянуть к тебе руку. Он миновал. Твои полные, обычно всегда готовые к атаке, словно вспухшие от поцелуев губы так сжаты. Вот ты едва заметно покачала головой. Ты кажешься усталой и отрешенной. Мне достаточно этого эха. Ты что-то прошептала, не могу разобрать.
«Тихо, вы. Надя что-то говорит».
Это Майк, он сидит рядом с тобой, гладит твои уже отросшие волосы, прижимается щекой к твоей щеке. Прочие действительно затихают. Они ждут. Пока Майк не очнется. Он садится прямо, пожимает плечами.
«Она хочет, чтобы мы перестали».
Но это не тот текст, который ты произносишь, губы не так двигаются. Погоди-ка, попробую прочесть по ним сам.
Не вышло, ты слишком далеко сидишь.
Надя, я не могу тебя понять!
Я это только что почти прокричал, непроизвольно, извини. Теперь весь автобус стих, даже коллеги впереди насторожились.
Надя, ты действительно поднимаешь голову, глядишь на меня, хочешь заговорить… Говори!
«Страх, помутивший разум ваш, позволил бессмысленным вещам взять власть над вами».
Молчание длится.
«Пук. Третий акт, сцена вторая. Надина роль».
Комментарий Марлона, он в курсе дела. Цитата из «Сна в летнюю ночь».
И ты засмеялась, Надя, ты, совсем одна. Ты смеешься, ты уже не можешь успокоиться, смех так и захлестывает тебя, вот, слышишь, я протягиваю тебе диктофон.
«Я уже много выучила наизусть, господин Бек».
Это был голос Карин. Она вылетела откуда-то сзади и стоит теперь рядом.
«Кошель пчелы медовый для него опустошите вы, когда свеча его из восковых объятий ваших вырвет».
Другие подхватывают.
«Расправленными крыльями взмахните и лунный свет с глаз бережно смахните».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79