Надя сама употребила это слово. Точное происхождение идей в принципе роли не играет. Какое-то отношение они, если я правильно понял, имели к ямайским Rastafari, Малькольму X и далай-ламе. С таким же успехом образцом могло бы служить кредо участников Сопротивления, спортсменов, религиозных фундаменталистов, комиков, фашистских группировок, «Красных бригад» или анархистов. Но, как говорится, все это еще не выходило за привычные рамки и не годилось в качестве диагноза. Но я был поражен, как точно Надя уловила существо дела. Необоримая потребность воздвигать какие-то заповеди и потом с детским упорством держаться за них ее унижает. Но она понимает это как возрастную, экзистенциальную необходимость, она и презирает ровесников за невзыскательность, и защищает их.
Потому что липовые ценности все-таки лучше, как она сама сформулировала однажды в последующие несколько недель, чем всю жизнь мыкаться в бездонной, как пропасть, неопределенности. Я даже запомнил это наизусть.
Но я совершенно ложно оценил практику, вытекавшую из такого подхода в том, не знаю, как сказать, безвоздушном, что ли, пространстве, где они обретаются. Практика выражается в бессильном, почти уже бессознательном трепыханье, словно они вот-вот задохнутся. И это не имеет ничего общего с так называемым потоком раздражителей, как принято считать, или с тем, что молодежь, дескать, слишком избалована материально. Нет никакого применения их способности сочувствовать другим людям. Более того, при всем, казалось бы, изобилии альтернатив, точек соприкосновения, комбинационных возможностей им чего-то остро не хватает. Какой-то твердой основы, чего-то авторитетного, в определенном смысле безусловного и бескомромиссного. Прежде всего мира взрослых, взрослого мира, имеющего четкие контуры, который ручался бы за форму существования. Достаточно стабильного и неподвижного, чтобы противопоставить ему собственное движение, чтобы оттолкнуться от него, столкнуться с ним, чтобы бодаться с ним или — одобрить его.
Естественно, отношения в группе в принципе имеют принудительный характер. Когда они обособляются, отторгают другие группы или других личностей, это вполне нормально. Но даже если они начинают презирать, ненавидеть, а подчас и прибегать к брутальному средству исключения кого-то из своих членов, ставшего невыносимым, это еще далеко не катастрофа. Хотя Надя никогда не думала, что нечто подобное может произойти в ее группе, и тяжело переживала историю с Кевином. Вероятно, в процессе так называемой социализации подобные разочарования неизбежны, даже необходимы для формирования сколько-нибудь стабильных личностей. Подобное событие иногда амортизирует слишком уж возвышенные, инфантильные идеалы, культивируемые в группе, но это еще не причина пугать народ.
Но если во внешней среде обитания уже не работают обязательные для всех принципы, которые в какой-то степени признаются группой хотя бы как враждебные, тогда собственная динамика группы становится тотальной. Иными словами, в определенных условиях группы, эти синтетические модели мира, могут превратиться в замкнутые, удушающие и при этом совершенно непроницаемые системы, которые все больше обособляются и в конце концов рушатся. До сих пор я полагал, что все более часто отмечаемые в разных точках планеты взрывы насилия среди детей возникают из-за отчаяния, из глубокого чувства безнадежности. Узнавая об этих странных, иррациональных феноменах коллективного умопомешательства, общественность качает головой, истерически принимает карательные меры и требует ужесточить законы. Думаю, что на самом деле причина лежит там, где ее менее всего ожидают найти, — в чем-то прямо противоположном. В обычных, безобидных играх, воображаемых мирах, которые, однако, битком набиты смыслом и моралью. Дети видят сны наяву, а мечты и грезы вдруг оборачиваются кошмарами.
В данном случае дело обстояло, конечно, не настолько скверно. Все еще было, по Надиным словам, голубым и зеленым. Разве что ее поведение в последние месяцы вызвало некоторое смятение и возмущение заинтересованных лиц. Возмущение, которое, как ты увидишь, довольно странно затянулось и до сих пор отнюдь не улеглось. Причиной послужило то, что Надя вдруг почти полностью вышла из их круга.
Допустим, прологом послужила здесь история с Кевином, которую вряд ли можно отнести к разряду безобидных. Парни из группы уже давно взяли мальчика в оборот. Один раз Марлон даже высек его, а другие глазели, стоя на стреме. Прежде я о таком не слышал, в общем-то экзекуции в школах редко регистрируются.
Надя вмешалась в тот момент, когда Марлон, прижав голову Кевина к писуару, спускал воду. Она увидела это из коридора, в открытую дверь мужского туалета. Все смеялись. Как они смеялись всегда. Не издевательски, а так, словно, еще не закончив дела, хотели извиниться за то, что делали. И это было вроде как не всерьез, сказала Надя. И быстро продолжала рассказывать.
Дело усугубилось тем, что Надя решительно желала принять Кевина Майера в группу, она считала, и по-моему, верно, что он являл собой полную противоположность другим, грубоватый, неразговорчивый и все более упорно демонстрирующий свою необщительность. Их привязанность, начавшаяся в детской песочнице, в какой-то момент не выдержала проверки временем. Впрочем, привязанность была первоначально физической, но при этом совершенно асексуальной близостью. Но что-то в Кевине по-прежнему Наде нравилось. Пусть он зажатый, зато не притворяется, как другие, у него более настоящий характер, сказала она. Она надеялась, что, если принять его в компанию, что-то от его характера перейдет к остальным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79