Потом раздавят грудную клетку. И конец». Исаак О-Тон.
И рядом для иллюстрации фото. Сколько же лет этой девочке? Четыре, пять, шесть, она глядит в пустоту. Обрубки искалеченных рук прижаты к розовому фартуку, губы сжаты насколько это возможно. Или губы ей тоже обрезали, они это любят. Кожа вокруг рта кажется такой светлой, такой пятнистой по сравнению с темным, гладким цветом лица.
Чего еще потребует от них фюрер, тоже очень просто. В первый раз, когда товарищи с воплями разрубают на куски жертву, они еще испытывают ужас. Потом они начинают считать себя неукротимыми. На спине фаустпатрон, на лбу крест, его кунжутным маслом нарисовал главный жрец, и вот она уже отправляется в поход, «Армия сопротивления Господа». Им не страшна никакая смерть. Пароль: «Иисус умер, потому что был слишком добр». А тем временем немногие, которых удалось взять в плен, проходят реабилитацию. В центре для детей-партизан. Там их каждую ночь терзает один и тот же кошмар. Они видят во сне, как их самих разрезают на куски.
Вот внимательные, чрезвычайно любознательные детские лица на общем снимке класса. Интересно, каково быть там учителем? Обычные африканские мальчики и девочки. Все до единого — многократные убийцы самого жестокого сорта. При малейшем конфликте они впадают в бешенство и хотят убивать, убивать, убивать. Я все думаю, надо ли постоянно их бояться или следует развивать в себе симпатию, сочувствие к кому-то из них, возможно ли достичь, например, доверия? Неужели кто-то действительно еще питает надежду, что эта работа имеет хоть какой-то смысл?
Исаак обучается плотницкому делу, целый день пилит, строгает, стучит молотком. Если мятежники его похитят и, против ожидания, не убьют на месте, он без колебаний будет делать то, что делал прежде.
13
Я тоже не знаю, что именно случилось. Эти файлы она не смогла бы открыть, они заблокированы паролем, а о Наде она ничего никогда не слыхала. Разве что я произнес имя во сне. Вероятно, она просто перелистала материалы в папках, вероятно, этого оказалось достаточно. Во всяком случае Люци решила провести остаток каникул у моих родителей. Она и раньше к ним собиралась, разумеется, это в порядке вещей, они будут рады. Но последние три дня она ведет себя как-то странно — подозрительно, чтобы не сказать боязливо. Запирается в ванной, ни о чем не желает разговаривать, ложится спать в восемь, читает журналы и так далее, короче говоря, она, насколько это возможно в двухкомнатной квартире, избегает меня. Вот и сейчас у нее в комнате снова во всю гремят летние хиты. Она слышит стрекот клавиатуры, когда направляется в туалет, она знает, что я включил телевизор и отключил звук, что открыл ту или другую тетрадь с материалами. И наверняка уже давно ей любопытно, чем я здесь, собственно, занимаюсь.
Без сомнения, у нее на этот счет сложится превратное представление. В этих толстых тетрадках говорится только о детях, о подростках, скажет она себе, и все время о насилии. О сексе. Ясно как дважды два, подумает она, что ее папочка извращенец, опасный психопат. Вздор, не у нее, а у меня разыгралось воображение. Но конечно, мои занятия покажутся ей немного странными, а я, конечно, немного чудаком.
И никого этим не удивишь. Я складываю части головоломки, надеясь, что они как-то образуют стройную картину. Но чем дальше я продвигаюсь, чем выразительней все сходится для меня в единое целое, тем лучше я понимаю, как мало этим выиграл. Как раз теперь, когда я хотел положить надгробный камень на пути охваченных амоком школьников из Миссисипи, Кентукки, Дейли-Сити, Джонсборо, решительно подать в отставку, собраться, так сказать, с духом, распроститься с тобой и наконец-то снова обратиться к более достойным вещам, мой милый, я употреблю сейчас это затрепанное патетическое слово, к жизни, вся затея кажется мне еще и смешной. Ха-ха.
Нелепо верить, что мое понимание сущности подоплеки эксцессов можно углубить подобными, скажем так, раскопками. Какие там раскопки, все всегда лежит на поверхности, доступно всем, наряду и среди прочих проявлений слабоумия, отходов информационной мельницы. Но это все отсутствует в твоем изобилии, на твоей бесконечно растянувшейся платформе, посреди свалки твоих банальностей. Естественно. А банальность от этого вовсе не становится менее банальной. Допустим, пока еще можно, ты и сам это вскоре признаешь, строить модели. Допустим, люди вроде меня пока еще пытаются осмыслить этот хаос, внести в него субъективные схемы вроде моей, и они мистическим образом совпадают, и мистическим образом люди даже обсуждают свои наблюдения. Но разбираться в причинах? Анекдот. Нет никаких причин.
Так о чем это я болтаю? Я веду к тому, что не могу, как бы ни старался, сказать ничего более точного и меткого, чем привести в заключение пример тринадцатилетнего Митчела Джонсона и его одиннадцатилетнего дружка Эндрю Голдена, каковые в один прекрасный день сперли из подвала дедушки три полуавтоматические винтовки, крупнокалиберное охотничье ружье и еще девять единиц мелкокалиберного огнестрельного оружия, облачились в маскировочные костюмы, окопались в рощице в ста метрах от ворот Вестсайдской средней школы и, подняв пожарную тревогу, стали отстреливать своих вспугнутых соучениц, как куропаток на охоте. И что я могу из этого понять? Приблизился ли я хоть на шаг к тому, что там происходит, в этих детских головах?
Если честно, я чувствую себя точно так же, как каждый американский гражданин, который привязывает к своему почтовому ящику или автоантенне белые траурные ленты и жертвует несколько долларов родственникам убитых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79