Папина дочка. Я – гомосексуалистка.– Ты нюхала кокс, – ухмыляется Фрэнк.– Ой, умник. Да, представь себе, нюхала. И я пересмотрела свои взгляды на наркотики. Не хочешь?– Пошли, котик, – тянет его за руку Луиза. – Ты одна тут справишься, Стелла?Нет, “котик” мне определенно не нравится. Не нравится мне “котик”.– Фрэнки, останься, – прошу я, глядя ему в глаза. – Спой со мной.– Думаю, нам лучше ненадолго задержаться, – говорит он Луизе. – Она не соображает, что делает.– Соображаю. Мне просто весело, но ты должен порадоваться за меня. Немножко. Une petite bite. Когда-нибудь я расскажу тебе, что это значит на французском. Ну же, Фрэнки, не стой, как будто ты мой дедушка. Пошли потанцуем.Фрэнк пожимает плечами, глядя на Луизу; она гневно уходит к бару, а Фрэнк позволяет мне увести его на площадку перед сценой.Мы танцуем под “Бананараму”, под “АББУ”, под “ABC” и под все остальное. Танцуем что есть мочи, иногда вспоминая забытые движения, от души. Но тут ставят медляк, и внезапно всплывает Луиза и начинает обвиваться вокруг Фрэнка, а я ухожу к бару.Но только один медленный танец. А потом – вот радость-то, уж простите меня за такой кич – включают зажигательную, великолепную Агаду. Естественно, большая часть публики сочла это уж слишком нелепой песней, но я кидаюсь через весь зал, хватая по дороге Барри, который-приходит-сюда-каждый-день. Барри хватает Фелицию, и мы втроем вываливаемся на площадку.И вот в таком виде находит меня Янгста: я извиваюсь в самых нелепых движениях, вся взмокшая, визжу от восторга, в обществе пожилого мужика и престарелого трансвестита.– Стелла? – ошеломленно говорит он.– Йо, – отзываюсь я. – Тусуюсь с братьями! – И завываю от хохота над собственной шуткой. Мое пребывание на первом этаже не прошло даром – все эти фразочки проникают прямо в мозг и застревают там.– Я тебя искал, подруга. – Янгста стоит в двух шагах, а я продолжаю отплясывать, потому что песня еще не кончилась и мне надо тряхнуть задом еще разок.Я мило улыбаюсь Янгсте, который не поленился подняться сюда. Наверное, хотел меня поцеловать, такой душка. К сожалению, посмотрев ему в лицо, я понимаю, что он не очень рад, скорее на его лице написаны злость и отвращение. И еще я замечаю, что одет он нелепо. Конечно, я и раньше это замечала, но не с такой ясностью. Сейчас, глядя на сорокалетнего диджея Янгсту, я вдруг понимаю, что бесполезно притворяться, будто он мне нравится, потому что он мне не нравится совершенно. Если бы он скинул все это тряпье, сбрил свою бороденку и избавился от своего дурацкого жаргона, я бы еще подумала на его счет. Если бы он полностью изменился. Но разве это возможно? И потом, ему бы еще пришлось учиться общаться. Так что – нет.Песня закончилась.– Какого хрена ты тут делаешь, подруга? – спрашивает Янгста.– Танцую.– Это не танцы, – злится он.– А по-моему, танцы, – вежливо отвечаю я, хотя его тон начинает раздражать.– Я тебя искал.– Ну, значит, нашел.– Выглядишь стремно, – говорит он.Я не понимаю, что это значит, и мне это не нравится.– И что это за гомики?– Прости, мне было так весело.– Где мой снег? Снег где? – требовательно вопрошает Янгста.– В облаках, – отвечаю я.– Кокс мой, куда ты его дела? – шипит он.– Ой, я думала, это мой кокс, так что им поделилась.– Где он?– В носах этих людей. Может, осталось еще немного. Извини, я думала, мне его подарили. Денег много – купишь еще.– Ты дешевка.– Миста Янгста и его железные яйца! – орет Регина, подходя ко мне. – Пошумим, мальчики? – Она вскидывает в воздух два пальца, и я чуть снова не впадаю в истерический смех.– Отвали, чувак, – цедит сквозь зубы Янгста.– Адриан – гомофоб, – объясняет Регина. – Никогда к нам не поднимается – боится чем-нибудь заразиться.– Я с такой женщиной встречаться не буду, – сообщает мне Янгста. – Я крутой диджей.– Слушай, брось это дерьмо и говори нормально, Адриан, – отвечаю ему я.– Ты дешевка, – повторяет он, глядя на меня так, словно перед ним кусок дерьма. – У тебя ни вкуса, ни стиля. Я просто не могу опуститься до такой, как ты, и встречаться с тобой больше не буду. У меня репутация...– О да, – вставляет Регина. – Да, Адди, у тебя репутация. Так что вали, пока я тебя не поцеловала.– Не волнуйся, урод, я и так ухожу, – ядовито говорит Адриан, мой несостоявшийся ухажер. И уходит.– Думаю, – подытоживает Фрэнк, – можно идти домой. 16 Утро следующего дня. Меня тошнит, и это все, о чем я могу думать. Постепенно все же мыслительный процесс восстанавливается.Естественно, первым делом я осознаю, что чувствую себя ужасно, особенно болят челюсть и ноздри. Видимо, я слишком стара для всего этого. Вторая и более тревожная мысль: я плохая мать. Третья мысль, от которой я сначала подскочила на кровати как ужаленная, но затем в полном бессилии и отчаянии упала обратно, осознав весь масштаб возможных последствий: здесь ли Луиза? Оставалась ли она на ночь? С Фрэнком. В его постели. Занималась с ним сексом. Скрипела кроватью. Прыгала на нем. О боже.Странно, что человека порой посещает озарение именно в тот момент, когда его тело ослаблено и голова одурманена. Вот у меня сейчас наступил именно такой момент. Я вдруг ясно поняла: не хочу, не хочу, чтобы это случилось, пусть окажется, что Луиза не спала с Фрэнком. Нет, нет, нет.Со стоном залезаю обратно под одеяло. Надо все обдумать. Десять минут спустя я все еще обеспокоена, но теперь уже знаю, что делать. Пора вставать.Не помню, как закончился вечер. Помню только, как я ввалилась в дом и Фрэнк на себе потащил меня вверх по лестнице. Кажется, это он уложил меня в постель, а потом долго стоял и смотрел на меня. А кто раздел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67