Но если они считали, что подобная осада заставит ее изменить образ мыслей и признать, что надо искать мужа, они сильно ошибались. Богатая упрямица вполне довольствовалась роскошью собственного дома и немногими оставшимися знакомствами. Ну а кроме того, жизнь ее была полностью поглощена чтением, сочинительством и поклонением младенцу.
С самого своего рождения он был словно яркая лампадка в тихом сумрачном доме. Стоило им, встав рано утром, посмотреть на него, как они тут же испытывали некоторое потрясение и потом весь день только и делали, что тягались друг с другом за место под этим златокудрым маленьким солнышком. Вера Луис безбожно его баловала, Тру Бель ни в чем ему не отказывала и, смеясь, закармливала пирожными, а когда давала ему дыню, то выбирала из ломтя все зернышки до единого. Вера Луис одевала его как принца Уэльского и читала занимательные истории.
Конечно, Тру Бель с самого начала все знала, во-первых, потому, что в Вордсворте редко кому удавалось что-нибудь скрыть, ну а во-вторых, если уж речь шла о жизни хозяйской усадьбы, так там вообще все было известно. Так что все прекрасно знали, сколько раз в неделю мальчишка негр из соседской Вены сопровождает Веру Луис на конных прогулках и какую часть леса она особенно предпочитает. Тру Бель слышала, о чем говорили другие рабы, но знала она гораздо больше, потому что ее главной и, можно сказать, единственной обязанностью было ухаживать за Верой Луис и смотреть, чтобы она жила в чистоте и довольстве, в частности стирать ее белье, кое-что из которого раз в месяц приходилось замачивать на ночь в уксусе. А если не приходилось, Тру Бель могла догадаться почему, и Вера Луис знала, что она догадывается. Всякие разговоры были излишни. Если кто и не знал о происходящем, так это, пожалуй, только отцы. Насколько могла судить Тру Бель, черный мальчишка – будущий молодой папаша вообще был не в курсе, потому что Вера Луис перестала видеться с ним и упоминать его имя начисто. Благородный отец, полковник Вордсворт Грей, не знал абсолютно ничего.
В конце концов ему рассказала жена. В конце-то концов. Она не говорила с дочерью и вообще словом с ней не перемолвилась после того, как узнала. Предпочла рассказать полковнику, который, выслушав ее сообщение, встал, потом сел, потом опять встал, левой рукой ощупывая воздух в поисках то ли бутылки виски, то ли трубки, а может быть, кнута, пистолета, республиканских убеждений, своего сердца – Вера Луис так и не поняла, чего именно. Вид у него был обиженный, очень, очень обиженный – несколько секунд. Затем наружу просочилась ярость, от нее запотел хрусталь на столе и обмякла накрахмаленная скатерть. Когда он понял, что с дочерью случилось непоправимое, его прошиб пот: на землях полковника бегали семь ребятишек– полукровок. Пот лил с висков и собирался на подбородке, рубашка прилипла к спине и подмышкам. Ярость вспучивалась, пузырилась, наполняя собой комнату. Цветок на столе перекосился, и серебро стало липким на ощупь, когда он вытер рукой лоб и достаточно пришел в себя, чтобы совершить достодолжное: ударил Веру Луис так, что она отлетела к сервировочному столику.
Последний удар все-таки остался за матерью: брови ее не шелохнулись, но взгляд, брошенный на девушку, пытавшуюся встать с пола, был полон такого отвращения, что Вера Луис чуть ли не на вкус почувствовала кислую слюну, скопившуюся у матери под языком и за щеками. Только воспитание, прекрасное домашнее воспитание, удержало ее от плевка. Она не сказала ни слова – ни тогда, ни потом. А сумочка с деньгами, оказавшаяся через день на подушке в спальне Веры Луис, своей полнотой указывала настоль же полное презрение. Денег было много, значительно больше, чем могло понадобится в шести-, семимесячное отсутствие. Денег было так много, что вывод напрашивался однозначный: уезжай навсегда или умри.
Без Тру Бель она обойтись не могла, и Тру Бель она взяла с собой. Не знаю, тяжело ли было рабыне оставить мужа, которого она и без того редко видела за дальностью расстояния и неизбывностью работы, и двух дочерей, взятых на попечение их старой теткой. Розе Душке было восемь, а Мэй десять лет. В этом возрасте они уже были большой подмогой всякому, кто ими в тот момент распоряжался, но матери, жившей в Вордсворте в доме богача и с утра до ночи прислуживавшей его дочери, от них безусловно было мало толку. И, вполне вероятно, ей не стоило большого труда попросить старшую сестру приглядеть за мужем и дочками на время ее отлучки. Тру Бель было двадцать семь, и когда бы еще ей представился случай увидеть такой большой и красивый город? Но, конечно, важнее было то, что мисс Вера Луис могла помочь выкупить их всех на бумажки, которых ей дали без счета.
Или все было не так. С унылым лицом тряслась она в крытом фургоне среди коробок и чемоданов, ничего не видя вокруг, и чувствовала себя препогано. Но ехала,. потому что никакого другого варианта у нее не было, ехала, бросив мужа, сестру; Розу Душку и Мэй, чтобы утешиться златокудрым малышом, и утешаться им восемнадцать лет, пока он не ушел из дому.
И так, в 1888 году, имея за душой двадцатидвухлетний заработок, положенный Верой Луис вскоре после конца войны (но хранившийся у хозяйки, чтобы прислуге не взбрело в голову какой-нибудь ерунды), Тру Бель убедила себя и свою госпожу, что находится при смерти, получила деньги – десять долларов с вычеканенными на них красивыми орлами – и смогла, наконец, уступив настояниям Розы Душки, вернуться в Веспер к внукам, которых она никогда прежде не видела. Она сняла маленький домик, купила в него плиту и стала забавлять внучек чудесными рассказами из жизни мальчика по имени Золотко Грей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64