— Я согласен. Что еще?
— Я тебе помешала? Ты так говоришь.
— Нет, я просто спал и раздетый стою в коридоре.
— Папа хочет пригласить тебя завтра на обед, у него годовщина, юбилей. Я приготовлю много вкусного. Ты… придешь?..
— Я не знаю, мам, рано еще.
— Я тебя очень прошу, будь умней его, хоть раз. Ты же у меня умница, ты мое золотко. Для кого же мне еще жить, если не для тебя.
— Хорошо, хорошо, мам. Только не говори так, мне больно.
— Так что, сыночек, мне сказать ему? И вдруг у меня мелькает в голове:
— А если я приеду не один, это ничего?
— Конечно, — счастлив ее голос, — с кем угодно и сколько угодно. Ты же знаешь, я всегда твоим близким и друзьям рада. Это что, тот мальчик, ну, голодный?
— Нет, девочка.
— Я ее знаю? Или это новая девочка?
— Это не важно, мам, увидишь завтра.
Она счастлива, что я приеду, и ее уже не волнует ничего больше: у меня самая лучшая мама. Но я вырос уже и, к сожалению, сам не понимаю этого. Я изменился.
— Значит, вечером мы ждем тебя. Спокойной ночи. Извини, что разбудила.
Я смеюсь:
— Это ничего.
Она лежит и спит, так мирно дышит. Я стараюсь очень тихо, бесшумно лечь рядом, не потревожив ее.
Я ложусь и закрываю глаза устало, я не знаю, от чего, почему, но мне как-то устало. И вдруг она прыгает на меня, я вздрагиваю от неожиданности.
— А-а, испугался, один-один, ты ловко провел меня, теперь я сравняла счет.
— Наташ, у меня разрыв сердца так случиться может, тебе не жалко его?
— Жалко, но я сберегу твое сердце.
— Спасибо большое.
— Но — сначала я его разбить должна и — взять себе кусочек. — Она целует мой подбородок.
— Кто это был, очередная девочка, которых ты сюда не приводишь?
— Нет, это была моя мама, мы приглашены завтра на обед.
Она замирает, не дыша.
— И ты возьмешь меня с собой? К твоим родителям?
— А что, ты прокаженная?
Она не выдыхает и очень серьезно говорит:
— Просто это очень неожиданно, я не готова.
— Пустяки, это в шесть часов, подготовишься, еще целый день будет.
— Я о другом. Я не думала, что у тебя… это так, я думала… это все поверхностней, проще…
— А в этом ничего такого нет, мои родители всегда знали всех моих друзей, знакомых.
— А-а… я думала…
Она не договаривает. А я думаю: до конца ли я был искренен в предыдущей фразе и просто ли она моя знакомая.
— И девушек?
— Ты же взрослая, Наташ, что с тобой. Или я должен был знать, что встречу тебя? Но даже если б я и знал, — ни с кем не встречаться?
— Я просто расслабилась, извини. Мне очень приятно, что ты пригласил меня… И немного забылась.
Она целует меня, я целую ее глаза, которые в моих губах закрываются.
Я просыпаюсь поздно утром. Она уже не спит и смотрит в потолок.
— О чем ты думаешь? — Я бегу уже в ванную чистить зубы: у меня патология ко всяким запахам.
— О тебе, — слышу я.
— Что же ты думаешь обо мне? — спрашиваю я, когда возвращаюсь.
— Многое.
— Например?
— Если все скажу, я тебе буду неинтересна.
— Почему?
— Так мир устроен.
— Но ты мне и так неинтересна. Она смеется.
— Иди сюда.
Я иду. Она снимает с меня все снова.
— Наташ, я тебя уставшей, наверно, никогда не увижу.
— А ты устал?
— Нет, что ты, я никогда не устаю. Она обнимает меня нежно.
— Я слишком долго ждала тебя…
Мы встаем с кровати через отрезок времени, равный любви.
— Во сколько мы должны быть у твоих родителей?
— В шесть часов.
— Мне еще нужно заехать, переодеться, привести себя в порядок.
— Да ты что, ты прекрасно одета и выглядишь чудесно. — Я улыбаюсь. Она не обращает внимания.
— Неужели ты думаешь, что я в таком виде появлюсь перед твоими родителями?
Меня удивляет и трогает, что она так к этому относится, серьезно и торжественно и как-то напряженно.
— Значит, ко мне ты могла прийти в таком виде? Ко мне по-всякому можно, чего там, все сойдет. А к ним так нельзя, да?!
— Ну, Саша, пожалуйста, я к тебе тоже очень тщательно собиралась.
Я смеюсь и не могу остановиться.
— Но к ним надо по-другому, я знаю, они же не ты.
— Я ненавижу ждать, когда кто-то собирается, это убивает меня. Убей меня лучше сначала, хочешь, на, убей, — я бросаюсь к ней, — только не ждать и не переодеваться.
Она целует меня и смеется. Совсем всерьез не воспринимает.
Я расплачиваюсь, когда она выходит, я не люблю это делать при ком-то, при ней тем более. Вся эта денежная процедура мне неприятна.
Машина отъезжает, улыбка у водителя довольная, слава богу; им вечно мало.
— Ты подождешь меня, я быстро, вот увидишь. Это не займет много времени.
— Хорошо, — старчески ворчу я, и она целует мои глаза.
А я стою и думаю, сколько девочек из нашей группы живет в общежитии, и сколько из них это видело, и через какое время это разнесется по всем закоулкам факультета: с кем встречаюсь я. Эта «тайна» их вечно волновала. Просто жизни им не давала. Они ни одну не видели.
Она скрывается в плаще, идущем по ее ногам.
И тут я вспоминаю, что у меня сегодня лекция по зарубежной литературе… была. И читала ее Храпицкая, доцент, страшная, но умная. Ладно, переживет как-то, думаю я.
Напротив ворот общежития, наискось в двух шагах маленький стеклянный магазинчик. После такси у меня еще остается пять рублей. Ровно на шампанское, как раз, и я знаю, что в этом магазинчике оно всегда бывает, продается.
Я покупаю бутылку шампанского, которое нравится отцу. Только один сорт — полусухое. Он вообще не пьет ничего другого, кроме этого, и то по праздникам, событийно. Просто так себе позволить не может. Старая гвардия. (Фронт и все такое прочее.)
В кармане у меня остается мелочь. Я иду обратно и думаю, сколько мне еще ждать надо. И тут неожиданно наталкиваюсь на нашу старосту Городулю.
— О, Саш, а ты чего это здесь делаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122