Я последний к ним пришел.
— А что, Лена — девочка того бородатого мальчика?
— Что ты, он женат, уже как полтора года. Ленка со мной встречается.
Он огорошил меня.
— Как с тобой?!
— Очень просто. Физиологически и идеологически. Она вообще очень необычная девочка. У нее папа — большим человеком был, а Леночка жила так, что не знала, в каком кармане у нее сколько денег было. Обитала она с бабушкой в прекрасной квартире на Краснопресненской, а папа с мамой за границей работали. Деньги ей слали только в сертификатах, причем бесполосых, страна капиталистическая была, еду бабка только в валютном покупала (даже морковку). Когда она в институт приходила, то свою сумку постоянно где-то бросала или забывала, а в ней по две тысячи сертификатами валялось. Все, кому не лень, на курсе курили ее фирменные сигареты, от «Мальборо» до «Салема», и даже те, кому лень было, все равно курили. Но на факультете она не особо часто бывала. В те времена она встречалась с одним мужиком, на тринадцать лет ее старше. Тот вертел какими-то крупными делами от валюты до золота, и ей очень нравился. Ленка проходила у него за пацанку. У него была постоянная любовница Виталия, которая на него работала, какие-то дела делала. Когда Виталию взяли, она никого не выдала, но обещала помочь правосудию. Ее выпустили, она пришла к нему домой, часов в пять, и в ванне с собой покончила: электрод через воду пустила. А Ленка позже в тот же вечер из кабака с ним приехала и — сразу в постель. А те, что с Лубянки которые, вломились, когда Ленка заорала. Она — после — в ванну голая вошла, а там эта Виталия лежала и вода булькала, электрическая сила неотключенная была.
Забрали их сразу. Он влип по-крупному, там на экономический подрыв государства тянуло, — «стенка» чистая. Лена как сообщница шла. К ней он хорошо относился, на руках ее носил и все на себя брал. Ее за пустышку-дурочку выставлял: на хорошую жизнь, мол, позарилась, о делах его ничего не знала. Ленка как в шоке была после смерти этой Виталии, она к ней хорошо относилась и другого — не ведала. На все вопросы отвечала, что ничего не знает, и ни одного слова про него не сказала — не показала, как ей только там ни грозили и чем.
А на очной ставке, она, девочка умная, поняла его игру и подыграла; какой он ее только побля-душкой ни выставлял, и на это шла, хотя любила его сильно. А до этого хотела на подвиг идти, дура, его вины на себя брать. Но глаз его боялась, а он смотрел на нее неотрывно, слово в глотке стря-ло. Необычный был мужик. Но выпутать ее все равно не удавалось — пять лет заключения ей тянуло, натягивали, — за недонесение. Тут батя ее прилетел, говорят, до самого верха дошел, дополз буквально, сам мудак Андропов ее из этого дела вымазывал.
Дали ей условно, вырвали без «сообщения в институт» все-таки: батя на коленях, говорят, протокольный отдел КГБ просил в институт не сообщать, большой человек был. Шеф его, третьей ступени генерал, сам приезжал из разведки, просил за дочь друга и подчиненного.
Через сорок дней она вернулась на факультет вся прибитая и притихшая, представляешь, через что девочка в семнадцать-то лет прошла. Ну, я ее тогда и подобрал, с тех пор уже год почти прошел, как встречаемся, живем…
— А что с тем мужиком стало?
— Ему «стенку» дали, а он еще, когда выходил после очной ставки (вообще воспитанный, интеллигентный мужик был), говорит ей:
— Ну, что, сучка, поняла, под кого легла, дешевка молодая.
— Она хоть и понимала, что он нарочно, но ее на руках после этой ставки-допроса вынесли — знала, на что он идет.
— Где же ее деньги сейчас, — машинально спросил я, — забрали?
— Нет, с деньгами была другая история. Когда я ее почти не знал, так не знал, Андрюша Юстинов, умный мальчик, сразу понял, какая она девочка, и стал с ней первыми друзьями. А она такая девка, добрая, непереборчивая, верит всем. Она его сразу одела в «Березке» с ног до головы. Потом он ей бизнес предложил: Лена покупала часы в валютном, японские, а он их толкал, деньги делили пополам. Потом он, мальчик умный, увидел, что ее деньги не интересуют совсем, и стал свои дела за ее спиной делать. Сертификаты начал вгонять потихоньку, ей отдавал один к одному, максимум к двум, а пихал их один к пяти. Большие «бабки» на этом сделал, тысяч десять, наверно.
Потом придумал еще и подписал ее в валютном магазине (сам он туда боялся ходить) купить мотоцикл, якобы учить ее ездить, она любила быструю езду. В результате катал ее раз в неделю, а мотоцикл был полностью его, где-то пять сотен сертификатов стоил.
Ну, пили и курили они, конечно, только штатское, на Черное море летали — по две-три тысячи за неделю оставляли. А он мальчик сообразительный — еще с собой и свою поблядушку на Ленкины деньги возил, была у него такая прилипала Катька Травкина. Да Ленка ее еще в фирменное барахло одевала и с себя дарила. Дура-баба. Андрюша ее накалывал и пользовал, как хотел.
— Но она-то понимала?
— Потом поняла. А ей все равно было. Ну и что, говорит: Андрюшенька хороший мальчик, пусть развлечется, мне не жалко. Они, я помню, рекорды ставили, сколько в метро не сядут и на такси ездить будут, — восемь месяцев проездили. С французским шампанским и швейцарским шоколадом в институт приезжали, и здесь, на теплой лестнице, поили всех, кто хотел. Это уже Ленкины дела были, любила — если погулять, так с размахом. Мужик тот щедрый был, и она научилась.
— Как же она может с этим теперь общаться! Если она ему все давала, все для него делала, ничего не жалела, а он ее еще и накалывал. Я бы не смог с ним рядом сидеть, не то что общаться.
— Саш, здесь другие дела, поймешь позже, это тебе не Кавказ, а — Москва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122