Я чуть не спрашиваю: а как же Лилька Уланова и основы обучения элементарным навыкам лесбоса… Но вовремя останавливаюсь. Юстинов говорит:
— А сейчас — все пить, пива, и гулять до утра. А Ирке можно только пирожное… Да, Ирочка?
— Да, Андрюшенька!
Прямо современная идиллия. (Вот она нынче какая.)
Даже смотрят друг другу в глаза, чтоб мои провалились глаза, если этого не вижу я. Юстинов хвастается:
— Она теперь шелковая будет. Пока не выйдет замуж за меня.
А Ирка так тихо-тихо добавляет:
— Зато потом начнется… — и выдыхает, чуть дыша.
Я смеюсь, Юстинов этого не слышал, кажется.
Каждый учебный год в этом институте у меня начинается с пивной.
Мы отправляемся пить пиво и говорить, где кто провел лето. Которое теперь будет только в следующем году. (Эх, если бы я знал, какое то будет лето…)
Оказалось, что они с Юстиновым были в Коктебеле, в Доме творчества, куда его папа достал им путевки. Там же были и Сашка с Никитой, и вся компания Юстинова приезжала, Машка Куркова и другие фарцовщики, с кем он крутит дела.
— В общем, весело было! — говорит Ирка.
— А про Сашку с Никитой я тебе вообще гениальную историю расскажу. Они соревновались в очень интересном виде спорта: кто больше трипперов подхватит. До этого лета у них было поровну, но на данном этапе Никита вышел резко вперед: у него уже их тринадцать, вернее, тринадцатый, а у Сашки только девять. Он остепенился, все время с Оленькой проводит Даличевой.
Саша достаточно отставал, как я понял, но, исходя из этого особого вида спорта, явно не переживал. Юстинову это нравилось:
— Так что Никита у нас — рекордсмен нынче! Победитель по трипперам!
— Где это он их умудряется подхватывать столько? — спрашиваю, наверно, наивно я. Очевидно — все в том же неглубоком месте.
— Да, он ложится на кого попало. К тому же водку жрет, когда лечится, выходит, новый еще не залечил, как старый опять начинается.
— Так он же наградил вокруг себя, наверно?
— Тысячи. А он их предупреждает: я, говорит, трипперный, а они все равно не верят и ложатся.
— Вот Андрюшенька у меня не такой, — говорит Ирка, отхлебывая из его кружки большими глотками пиво. — Правда, Андрюшенька? У тебя же не было ни одного триппера, а?
— Ир, не задавай глупые вопросы.
— Ну скажи, сколько у тебя было?
— Отцепись, Ир.
— Или тебе ни одна не дала, кроме меня?! Скажи, а?
— Ну все. Ирка понюхала пива, теперь тебе, Саш, с ней разбираться.
— Ира, не надо, — предупреждаю я.
— Пусть скажет немедленно, так хочу я.
— Ты мой — вечный триппер, Ира, — говорит он. Ирке, видимо, нравится это сравнение, и она улыбается.
Пивнушка закрывается в восемь, и мы уходим из нее последние.
— Ир, а занятия начались? — на всякий случай спрашиваю я.
— Конечно, милый, как обычно, с первого сентября. А сегодня уже восемнадцатое…
— Ну ладно, тогда завтра в институте увидимся.
— Ты знаешь, что мы теперь с утра учимся?
— Не-а. А чего ж я тогда после трех приехал?
— А это я не знаю, Саш. — Юстинов улыбается.
— А вы что там делали?
— Ждали тебя. — Ирка смеется.
— Пригласить на свадьбу, — добавляет Юстинов. И как далекое эхо мне вслед несется «свадьба-а», «свадьба-а».
Вечером у меня состоялось долгое и нудное обсуждение с папой проблемы: как я буду вести себя (и по-прежнему ли?..). Думаю ли я за голову браться и человеком становиться. Я за нее и так каждый день брался, когда мылся. И он зудил меня полвечера.
Он уже забыл, как я летом читал запоем до одури, и ему это нравилось. И он ходил вокруг меня, не дыша. Он все забыл. Мне стоило долгих трудов, повторов и усилий, либо, правильнее сказать, повторяющихся усилий доказать, что первые две недели никто не занимается, такие правила этого института, и преподаватели пребывают в отпуске. Во что он не верил и собирался сам ехать в институт и все выяснить. От чего мне становилось плохо, гораздо хуже, чем от Иркиного голого танцевания по тортам на столах.
На следующий день воспитательные моменты начали действовать, и рано утром меня выдворяют из дома. Занятия начинаются в восемь пятнадцать, чтоб она была счастлива, эта жизнь. В метро я натыкаюсь на людей, они шарахаются от меня. А я иду, вперед выставив руки, как бы предупреждая. Чья-то железная пясть хватает меня, останавливая.
Милицейская форма и одна звездочка. Маленькая.
— Проснитесь, молодой человек, вы в общественном месте. Забыли, где находитесь?!
— У-у, — бормочу я.
— Дома спать надо. — Он смягчается. — Студент небось.
Смотри, тупой, а догадался. (У меня почему-то с детства такое мнение: вся милиция — тупая.)
В институт я доезжаю, два раза спотыкаясь.
Занятия уже начались, но кого они касаются. А все же интересно, какие у нас в этом году занятия. И я иду смотреть, зная, что все это висит где-то около деканата. Я иду к расписанию. Вы ничего не понимаете — впервые за все годы, на третьем курсе обучения, я иду к нему, чтобы посмотреть в расписание. Это же исторический момент, кульминационный пик резкого поворота, небывалый взлет моего падения, коренная ломка мировоззрения…
Но найти его сразу не могу. Я серьезно. Я иду в деканат и спрашиваю Зинаиду, где расписание. Она смотрит на меня и говорит:
— Ты что, смеешься? Я и ей повторяю:
— Нет, я серьезно.
— Как, ты доучился до третьего курса и не знаешь, где оно висит?
Я начинаю издалека:
— Зинаида Витальевна, жизнь такая сложная штука, что не знаешь порой, где твои…
Она перебивает:
— Так вот, расписание висит на стене, прямо напротив двери деканата.
И вся приемная вместе с ней валится от смеха. И лежит еще, по-моему, полчаса.
Я выхожу и правда вижу — висит.
Смотрю в расписание и не могу в нем разобраться, где, что, когда, во сколько, какая группа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122