А он о своем:
— Так вот, Саш, я образно сказал, что с первого сентября. — (А я и не знал, что у них образы имеются, в физкультуре, я думал, одни фигуры…) — Но я знаю, что ты думаешь (интересно: телепат, наверное…), что сейчас получу зачет, пройдет три месяца, все забудется, физ-ра будет не нужна и так далее.
Он и вправду телепат, кажется…
Но я никогда не скрываю и говорю:
— Вы, как телепат, Борис Наумович.
— Я тебе ставлю зачет и доверяю. — (Спасибо.) — К тому же физкультура, судя по всему, вводится у вас на третьем курсе и будет в течение всего года…
Господи, как он долго торгуется.
— И если ты меня обманешь…
— Борис Наумович!
— Хорошо, подведешь, то…
— Борис Наумович, — вот, проклятый, да ставь ты уже скорее! — как вам не стыдно, раз я обещал, значит, сделаю.
— Это ты молодец! Я люблю таких ребят.
Он берет мою зачетку, которую я держу наготове в руках, ставит зачет и расписывается. Я замираю, потом выдыхаю свободно. Вот и все, думаю, и чего боялся.
— А в ведомость?
— Да, да, — говорит он, — все-то ты помнишь.
Еще бы:
— Конечно, потом в деканате будут говорить, что ваша драгоценная подпись подделана.
Он достает из своего портфеля ведомость, находит меня, ставит все туда и расписывается. Крик и вопль едва не вырываются из моего горла.
— Большое спасибо, Борис Наумович… — я опять хочу сказать Пенис, но боюсь: вдруг обидится.
— Смотри, Саш, не подведи.
По дорожкам «Лужников» я несусь, как вихрь, буря, ураган, я несусь по ним одухотворенно и возвышенно и благим матом ору: «Будь ты счастлива, физкультура!» Люди смотрят на меня, как на ненормального. То ли готовящегося к рекорду.
Добегаю до института за двадцать минут, легко, а чего там — тысячу бегать я уже научился. Влетаю в институт, а там разворачивается целая драма (я бы назвал ее: «из жизни молодого поколения»).
Юстинов не то стоит, не то мечется. А Боб потихоньку ржет.
Я вижу, Юстинов ждал меня.
— Ты представляешь, Саш, эта идиотка, Ирка, твоя подружка, что вытворила. Нет, ну ты себе представляешь! Захожу в спальню, а она с Лилькой Улановой в кровати лежит уже голая, а с той комбинацию снимает и целует ее в плечо. А потом ниже…
Я ей говорю:
— Ира, ты что охуела?! Она мне:
— А что, Андрюшенька, у меня разболелась голова, и Лиля массирует ее.
— А почему ты голая? — спрашиваю я.
— Ну, чтобы платье не мешало… массажировать.
— А сама — в жопу пьяная, ты ж знаешь, ей немного надо, полстакана выпьет и готова. Ты представляешь?!
— Не представляю, но это очень интересная форма любви, я думаю, самая совершенная в мире…
Он не обращает внимания на мои слова толком. Однако реагирует:
— Ну да, мне еще п…лизки дома не хватало. А Лилька мне говорит: Андрюшенька, ложись к нам, хочешь ее помассажировать вместо меня. А Ирка уже глаза закатывает от предстоящего массажа.
Я им говорю:
— Ах вы, суки! Я вам ваши клиторы сейчас так помассирую, что они у вас поотскакивают с лобков от губ. Чтобы через минуту, сучки, одеты были, — и ушел на кухню. Ирка мне вдогонку:
— Андрюшенька, не кричи на Лиличку, она мне добра желала.
— Ну, как тебе это нравится, Саш?!
Мне это нравится — Ирка талантливой ученицей оказалась.
— Теперь я с ней не разговариваю, пускай со своей Лилькой живет, которая ей добра хотела.
И в этот момент на лестнице появляется Ирка:
— Андрюшенька, вот ты где, а я тебя искала!
— Иди отсюда, не хочу с тобой разговаривать.
— Ну почему, Андрюшенька?
— Ты помнишь, что вчера было? А? Ирка скромно вставляет:
— Воскресенье. Он кричит:
— Ты вся в жопу пьяная была. Помнишь, что вчера делала?! Расскажи Ланину, расскажи!
Я не любил, когда меня называли по фамилии, но на этом курсе было принято.
— А что, Андрюшенька, я не помню, что я делала?
— Ир, ну ты только не п…и, пожалуйста, а то я тебе сейчас по роже так дам, что сразу вспомнишь. Что ты там с Лилькой в постели голая вытворяла, не помнишь, да?!
— Ну я же не нарочно, Андрюшенька, я пьяная была. Разве тебе меня не жалко, у меня головка болела.
— Ну блядь, Саш, как тебе это нравится, — («у нее головка болела», передразнил он), — клитор у тебя болел, да еще чесался, потаскуха.
— А у меня нету клитора, — вставила скромно Ирка.
Мы полегли со смеха.
— Саш, а что такое клитор?
— Вот блядь, — давился, сдерживаясь, Юстинов, — даже своих половых органов не знает.
— Она их тебе доверяет, — реготал Боб.
— Конечно, — наивно ответила Ирка, — он лучше знает, как с ними обращаться… — Вроде комплимент отпуская.
Ирка была великая актриса, не только трагедийного, но и комедийного таланта.
Она повисла на него, уловя мгновение:
— Андрюшенька!..
— Пошла, Ир, отсюда, пошла, — но она его уже целовала, а у него проскальзывал наигрыш на губах.
Странный был Юстинов человек, он рассказывал всем, что делала и как Ирка, в какой позиции стояла или лежала… и как он с ней обращался: «Я на Ирку всегда клал», — любил повторять он, однако Ирка тут же встревала, что «не клал, а вставлял», и ему как филологу надо знать разницу между словами. Все свое грязное белье он вывешивал на факультете, и весь курс обсуждал их интимно-публичную, эротическую жизнь.
В этом была какая-то анормальность, но ему, видимо, нравилось.
Наконец мы с Иркой остались вдвоем, Юстинов, выговорившись, пошел с Бобом пить пиво.
— Ира, как же ты умудрилась… — говорю я. Она перебивает меня:
— Ой, Саш, какая у Лильки кожа, обалденная. Я даже не представляла…
— …попасться, — продолжаю я.
— Ой, Саш, я так испугалась, когда Юстинов вошел, ты же ему про лесбос не рассказывал.
Я засмеялся.
— Откуда ему знать, что такая Билитис была. — Ирка улыбается.
— Ир, ты у меня просто ласточка, самый талантливый ребенок, которого я когда-либо встречал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122