– Чтобы нейтрализовать Мильха. Я думал, это все понимают. С одной стороны вы, с другой – Йешоннек… Возможно, именно я поступил глупо. В последнее время Йешоннек тоже имеет бледный вид. – Он рассмеялся. – Мильх сильнее вас обоих вместе взятых.
– Вероятно, вы правы.
– Бога ради, Эрнст, возражайте мне. Я терпеть не могу подхалимов.
Толстяк верил (причем совершенно искренне, подумал Эрнст), что ему нравится, когда подчиненные спорят с ним. Однако несколько человек, осмелившихся с ним спорить, были переведены в глухие или опасные места.
– Я не подхалимничаю, – сказал Эрнст. – Я болен. Я страдаю тяжелейшей депрессией и неспособен выполнять свои обязанности. Я хочу уйти в отставку.
– Так вот, в отставку вы не уйдете. Это невозможно. Совершенно исключено. Что же касается вашей болезни, то я вам сочувствую и советую взять отпуск и подлечиться.
Эрнст представил себе, как развернется рационализатор Мильх в его отсутствие, – перестраивая все и вся, проливая свет на темные истории, безжалостно отсекая лишнее.
– В мое отсутствие департаментом будет управлять Мильх?
– Разумеется.
– Тогда я не могу уйти в отпуск.
– Это нелепо. В случае вашей отставки он навсегда займет вашу должность.
– Через несколько месяцев мне там будет нечего делать.
– Это ваши проблемы. Если вы не в состоянии сохранить авторитет в собственном департаменте, не ищите сочувствия у меня. В мире дикой природы… – он коротко оскалился, блеснув зубами, – такого не произошло бы. Слабеющего вожака вызывает на бой и убивает более молодой и крепкий соперник. Но я не могу допустить, чтобы события развивались по законам природы. И не могу удовлетворить вашу просьбу. Если я позволю вам уйти в отставку, Адольф пожелает узнать почему и вся страна пожелает узнать почему. Когда начнут всплывать факты, возникнут сомнения в жизнеспособности военно-воздушных сил, в методах управления министерством, возможно даже – в моей компетентности. О нет. Возьмите отпуск, Эрнст. Сколь угодно длинный. Под Висбаденом есть хороший санаторий; закажите себе место там и не беспокойтесь о расходах. Договорились?
Эрнст молчал. Но Толстяк прочитал все, что хотел знать, на посеревшем лице Эрнста и через несколько мгновений вновь развернул свою тушу к крохотным поездам, которые неутомимо бегали по рельсовым путям, проложенным согласно его замыслу.
Глава семнадцатая
Если вы смотрите на стоящий на посадочной полосе «комет» спереди, вы видите планер. Вы принимаете «комет» за планер, поскольку у него нет колесного шасси. Он отбросил шасси сразу после взлета. Следовательно, сейчас вы смотрите на «комет», который только что приземлился. Ни в один другой момент вы не увидите такой картины. Как правило, вы вообще не замечаете этот крохотный самолетик, поскольку он стоит на буксировочной платформе. (Выруливать на взлет «комет» не умеет, он может только отрываться от земли и летать.) А когда «комет» стоит на полосе, заправленный и готовый к взлету, вас и близко к нему не подпустят.
В этом ракурсе он имеет форму идеального креста: две короткие вертикали шасси и киля и две длинные горизонтали крыльев. Вы не увидите за крыльями второй, короткой, горизонтальной линии, которую увидите на любом другом самолете: линии стабилизатора. У «комета» нет стабилизатора. Крылья у него очень широкие, они отведены назад и сужаются так резко, что в плане представляют собой почти треугольники.
Поскольку у «комета» нет стабилизатора, у него нет руля высоты: он совмещен с элеронами. Комбинированные плоскости управления называются элевонами. Звучит мудрено, но ничего мудреного здесь нет. Управлять «кометом», в обычном смысле слова, несложно. И он любит летать. Отпущенный на волю, он взмывает в небо, как…
Как дьявол, всегда думалось мне. Вихрем взмывающий ввысь из преисподней.
Следует упомянуть еще о двух вещах. Во-первых, на носу «комета» находится крохотный пропеллер, каким впору только яйца взбивать. Он не имеет никакого отношения к силе тяги в полете, но приводит в движение турбину перед самым взлетом.
И наконец… Странно оставлять это напоследок. Это первое, на что все обращают внимание. И все же в разговорах о «комете» мы никогда не обращали внимания на тот факт, что первые «кометы», которые мы испытывали, были ярко-красными – цвета маков, цвета крови.
Письмо с сообщением, что я включена в команду летчиков, которой предстоит испытывать «Ме-183» на авиабазе в Регенсбурге, застало меня врасплох. Прошло уже больше года с тех пор, как Эрнст упомянул «об истории с новым секретным истребителем» и спросил, не хочу ли я в ней поучаствовать. Поскольку впоследствии он ни разу не возвращался к этому разговору, я решила, что этот проект, как и многие другие, закрыт.
Регенсбург находится в Баварии. Дорога туда заняла двадцать шесть часов. Прибытие поезда, на который я собиралась сесть, откладывалось три раза, прежде чем он наконец прибыл, без вагона-ресторана. Поезда стали редкостью и вели себя непредсказуемо. По слухам, большую часть составов отправили на восток, а остальные использовались для перевозки партийных шишек.
В громыхающих тряских вагонах мы катили по Германии больше суток, делая необъяснимые длинные остановки на перегонах. Я заснула в своем кресле и проснулась с безумным желанием выпить кофе, хотя бы суррогата, не содержащего ни грамма кофе, – но там не было даже суррогата. В Нюрнберге я делала пересадку. Последовало двухчасовое ожидание. Время от времени вокзал наполнялся солдатами, которые отправлялись на фронт или возвращались домой. Один раз я вдруг увидела (и не поверила своим глазам) группу русских военнопленных с лопатами в руках – и не могла отвести взгляда от исхудалых, заросших щетиной лиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139