Я пришла в гости к Эрнсту однажды вечером поздней осенью. Он пребывал в загадочном настроении. В последнее время его бросало из одной крайности в другую. После той катастрофы, когда разбились «штуки», он выглядел ужасно. И отказывался разговаривать о случившемся. Весь сентябрь он находился в глубокой депрессии. В октябре он воспрял духом, а в начале ноября вновь погрузился в уныние.
На столе в гостиной лежала незаконченная карикатура. Он часто рисовал такие карикатуры; ими были увешаны все стены его кабинета. У Эрнста был настоящий талант. Он безошибочно улавливал характерные черты каждого человека и утрировал их без всякой злобы. На самом деле большинство рисунков дышало симпатией к изображенным персонажам. Однако в своих шаржах он обнаруживал такую проницательность, что некоторые принимали их слишком близко к сердцу.
На последней карикатуре он изобразил самого себя. Я посмотрела на рисунок и не нашла что сказать. Там изображался Эрнст, спящий за своим рабочим столом, заваленным грудами бумаг. Из головы у него вырастал пузырь, в котором сияющий Эрнст, с сигарой в руке, летел на планере среди пушистых облаков. Подпись под карикатурой гласила: «Грезы начальника департамента».
– Как у тебя дела, Эрнст? – спросила я.
– Замечательно. Знаешь, я думаю, эта проклятая война скоро закончится, – сказал он.
Многие так говорили. Но меня удивило, что это говорит Эрнст.
– Шеф издал указ, согласно которому любой проект, не принесший ощутимых результатов в течение года, аннулируется, – сказал Эрнст. – Следовательно, он не ожидает, что война продлится долго.
– Я останусь без работы!
– Нет, не останешься. Речь идет о долговременных проектах, многие из которых, на мой взгляд, все равно являются бессмысленной тратой средств. Мне дана возможность зарубить кое-какие проекты, которые всегда казались мне дикими, – сказал он. – Некоторые фантазии Мессершмитта, например.
Эрнст смотрел тучей. Он выглядел как человек на грани нервного истощения, а не на вершине успеха.
– Эрнст, – сказала я, – ты не хочешь взять отпуск?
– Вздор! – сказал он и взял шляпу. – Пойдем куда-нибудь. Я не могу оставаться в этой квартире сегодня.
Спускаясь по лестнице, он сказал:
– Тут затевается история с новым секретным истребителем. Не интересуешься?
Он не сказал, какая именно история.
Мессершмитт явился на Лейпцигерштрассе через несколько дней.
– Я пришел, – сказал он Эрнсту, – чтобы узнать, по какой причине вы отменили разработку не только планера моего «Ме-двести шестьдесят два», но и двигателя «Юмо». Возможно, от вашего внимания ускользнуло то обстоятельство, что это принципиально новый двигатель. За ним будущее. Мы занимаем ведущее положение в области данных исследований и должны его сохранить. Генерал, вы можете аннулировать любые контракты, но вы не вправе останавливать работу над реактивным двигателем!
Эрнст, бледный как полотно, сказал:
– Я буду принимать такие меры, какие считаю нужным.
– Я пойду к Мильху.
– Мильх не вправе оспаривать мои решения.
– Тогда я пойду еще к кому-нибудь.
– Пожалуйста. Главнокомандующий дал мне полную свободу действий.
– Вы поставили крест на будущем германской авиации, – заявил Мессершмитт.
– Ни о какой отмене заказа речи не идет, – раздраженно сказал Эрнст. – Я просто приказал приостановить работу над проектом.
– Вы с таким же успехом могли бы выбросить его на помойку. Мы потеряем наши передовые позиции. Позвольте напомнить вам, что идет война.
– Именно поэтому я вынужден поступить так. Нам приходится экономить. Вам известно, – спросил Эрнст, ссылаясь на недавно изобретенную уловку, державшуюся в строгом секрете, – что половина бомб на складах наполнена бетоном?
– И по этой причине самолеты нужно снабжать моторами, работающими на резиновых приводных ремнях?
Эрнст подошел к двери и крикнул своего адъютанта.
– Кофе! – распорядился он. – Крепкий.
Он поставил перед профессором резную африканскую шкатулку, в которой хранил сигареты. Мессершмитт взял сигарету, закурил и прошелся по кабинету, рассматривая рисунки на стенах. Он остановился перед карикатурами. Эрнст был рад, что карикатура с изображением Мессершмитта не вывешена.
– Вы художник, – сказал Мессершмитт. – Я художник. Мы оба занимаемся не своим делом.
– Я летчик, – сказал Эрнст.
Адъютант принес кофе, и профессор сел. Он поставил чашечку на свое костлявое колено и стряхнул пепел в блюдечко.
– Идиотизм ситуации заключается в том, – сказал он, – что «Ме-двести шестьдесят два» может выиграть войну.
– Я не успею к сроку, – сказал Эрнст.
– Похоже, вы уверены, что война не затянется надолго.
– Сколько вам осталось до запуска машины в производство?
– Восемнадцать месяцев.
– Слишком долго. – Эрнст в любом случае не поверил Мессершмитту.
– Вы лишены воображения, – спокойно сказал профессор. – Более того, вы не разбираетесь в самолетах. Я это знаю. Я наблюдал за вами, когда вы рассматривали чертежи, и думал: вот человек, который не понимает, что он видит.
Он поставил чашечку на стол и поднялся с кресла. Вынул из внутреннего кармана блокнот и карандаш, резко раскрыл блокнот на столе Эрнста и принялся рисовать.
– Вот как работает реактивный двигатель.
– Покиньте мой кабинет, – сказал Эрнст.
Не разгибаясь, Мессершмитт поднял голову и посмотрел на него. Пристальный взгляд в упор, направленный снизу вверх, почти испугал Эрнста. Он невольно отшатнулся.
Мессершмитт закрыл блокнот и положил обратно в карман.
– Очень жаль, что наше будущее находится в таких руках, – сказал он. – Что вы собираетесь предпринять дальше?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139