и так можно продолжать до бесконечности, можно сколько угодно усложнять картину, но это ведь мысли, и все, что ни возьми, — это мысли, так что, пожалуйста, избавь меня от этого, говорю я, потому что мне давно уже не четырнадцать лет, и хотя мысль о том, что все одна только иллюзия, открывает перед воображением заманчивые возможности, поскольку в этом случае Финляндия тоже оказывается иллюзией, так что писать о ней брошюру не имеет никакого смысла, а значит, я свободный человек и могу делать что хочу, и вода в таком случае тоже иллюзия, вы только представьте себе, как это было бы хороню, ведь тогда не было бы никаких потоков и разливов, и не было бы даже иллюзии потока, и все было бы только сном: мне снится, что мне снится; мне снится, что мне снится, что мне снится… Но мне уже давно не четырнадцать лет, так что избавьте меня, пожалуйста; есть вещи, которые существуют, и есть вещи, которые не существуют; и есть вещи хорошие и плохие, независимо от того, с какой стороны посмотреть, и если тебе не жаль тратить время на то, чтобы доказывать, что правда — это неправда, и отстаивать что-то, чего нет, пожалуйста — воля твоя, но я хочу прочной определенности вместо растекающейся путаницы, мне нужны твердые рамки, четкие дефиниции, и прежде всего я хочу точно очертить Финляндию, нанести ее на миллиметровку.Так сказал Торгрим, говорит Бим. И что же он сказал? — спрашиваю я. Сказал, что нет доказательств, — отвечает Бим. Ну хорошо! А кто такой этот Торгрим? Он вроде как главный, говорит Бим. Я киваю. Значит, Торгрим что-то вроде фюрера в этой компании, подумал я. Это его ты сбил с ног, когда забирал меня, говорит Бим, так что он теперь на тебя зол. Значит, он так и говорит, что уничтожение евреев ничем не доказано? Ну, так он говорит, отвечает Бим. Скажи, у тебя есть какие-нибудь причины верить Торгриму? — спрашиваю я. Вообще-то нет, отвечает Бим, просто он же главный и побывал один раз на слете в Швеции, а там выступал какой-то человек и сказал, что нет доказательств, а кроме того, он говорит, что читает книги Ирвинга; я растерялся, потому что Джон Ирвинг — один из самых популярных авторов книжного клуба, он пишет длинные романы, которые нравятся женщинам, и, насколько мне известно, в них очень мало нацизма, поэтому для меня оказалось неожиданностью, что Торгрим читает Ирвинга, однако это все же хоть какой-то признак душевного здоровья, подумал я. Так ты говоришь, Торгрим читает Джона Ирвинга? Я чувствую, что мне трудновато представить себе такую картину. Значит, он член книжного клуба? — спрашиваю я. Может быть, он участвует в краткосрочных литературных круизах или в литературных экскурсиях по Барселоне? Или у вас там что-то вроде читательского кружка? Этим, что ли, вы занимались в хижине, когда я приплыл к вам на байдарке? Неужели Тор-грим читал вам вслух последнюю книжку Ирвинга? — спрашиваю я Бима. Это — Дэвид Ирвинг, говорит Бим. Не Джон Ирвинг, а Дэвид Ирвинг. Ну, это совсем другое дело! Это как день и ночь. Дэвид Ирвинг пишет на исторические темы. Я слышал про него. Он пишет книги, в которых пытается доказать, что не было никакого уничтожения евреев, Дэвида Ирвинга судили в британском суде и признали его писания безосновательными и не имеющими никакой силы, но Торгрим, конечно же, читает именно эти книга и уже успел передать дальше содержащееся и них послание, и, таким образом, оно укоренилось в чьих-то умах как факт, хотя это не факт, а фальшивка, однако оно укоренилось, пошло в рост и окрепло. Но ты ведь и сам много читаешь, говорю я. По крайней мере твоя сестра говорит, что ты много читаешь, а если так, то тебе не могли не попадаться тексты, которые полностью разоблачают Ирвинга и Торгрима, оставляя их голенькими наедине с самими собой и с их личной трагедией. Да, я правда читаю довольно много, говорит Бим. И все равно ты им поверил? — спрашиваю я. Не знаю, говорит Бим. Мы это как-то не обсуждали, как бы что есть, то есть. Л что ты сейчас читаешь? — спрашиваю я. Что это за книга, за которой мне тогда пришлось вернуться? Да вот эта, говорит Бим, протягивая мне толстенную автобиографию Лени Рифеншталь. Я о ней, конечно, слышал и даже видел несколько ее фильмов, а как же иначе, недаром же я столько лет проучился в университете, а если ты несколько лет проучишься в университете, то никак не пройдешь мимо Рифеншталь, так или иначе ты непременно с ней столкнешься, потому что она снимала фильмы во времена Третьего рейха, фильмы, которые потом обвинили в пропаганде нацизма; о том, так это или не так, можно спорить неделями, однако чисто формально, в плане правового разбирательства, она, как я читал, признана невиновной, и ее-то автобиографию, оказывается, изучает сейчас Бим. А почему ты это читаешь? — спрашиваю я. По-моему, это интересно, говорит он. Чем же это тебе интересно? — спрашиваю я. Чужая жизнь, отвечает он. Да еще такая, как у нее! — думаю я. В каком-то смысле она все испытала и вес перепробовала, и мне импонирует, что Бим читает эту книгу, это в четырнадцать-то лет; ведь я чуть ли не в два с половиной раза старше его, но этого не читал, а когда мне было четырнадцать лет, я читал про индейцев, а не про Лени Рифеншталь или Вторую мировую войну, за одним исключением: эта книга называлась «Тебя это тоже касается», и она входила в обязательный список школьного чтения, ее написал человек, переживший концентрационный лагерь; после того как я ее прочел, я потом несколько недель не мог оправиться от ужаса и отвращения, как это, вероятно, и было задумано. Кроме того, я хочу снимать фильмы, говорит Бим, а Рифеншталь как раз тоже снимала фильмы, вот я и решил, что узнаю из этой книги что-то полезное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74