Вот дура, недобрым словом поминаю я его покойную мамашу, потащила малыша с собой в разгар охотничьего сезона. О чем только думала?
Я останавливаюсь, снимаю с плеч рюкзак, чтобы приласкать малыша. Пытаюсь взять его на руки, но он слишком тяжелый, тогда я принимаюсь чесать ему голову костяшками пальцев, шутливо и дружески. Ласковушки, как мы называем это дома. Потом не жалея времени обстоятельно обрисовываю ему ситуацию. Я и своим детям всегда все объясняю. Такой уж я энтузиаст ясности. Моя идея в том, что стоит взрослому отовраться или чего-то недоговорить, как дети тут же начинают подозревать, что от них скрывают ужасную правду. Поэтому я корчу гримасы и растолковываю зверенышу, что сейчас мне нужно спуститься в город, туда, где люди, и это опасно для маленького лося. Там внизу машины и автобусы, громкие звуки, сирены. От них в голове мутится. Кстати говоря, невыносимый шум — самая характерная особенность людей, они чемпионы по отвратным звукам, нет, правда, уже многие тысячи лет никто не производит более мерзких звуков, чем человек.
А когда лоси по ошибке забредают к людям, их убивают, говорю я и изображаю несчастного: в него стреляют, он умирает — нелепая постыдная кончина. Поэтому, говорю я, тебе лучше подождать здесь. Через пару часов я вернусь, и тогда мы вволю наобщаемся, придумаем что-нибудь интересное.
Я жду знака, что он понял меня и согласен, но не тут-то было. Прослушав мои аргументы, презрев мои благие порывы, он упрямо тащится следом. Пока я просто-напросто не привязываю его к дереву. Так, с этим разобрались.
Директор магазина ICA в замешательстве. Я читаю его как открытую книгу. Сомнения раздирают его. Помогите бедному охотнику и собирателю, говорю я, но вижу, что ему затея представляется странной. Мы стоим на складе, он отчаянно старается вести себя мужественно, но, несмотря на вышколенность, закоренелую предупредительность и аксиому, что покупатель всегда прав, директора терзает недоверие. То, о чем я прошу, естественно, не предусмотрено никакими правилами и инструкциями. Я предлагаю ему лосятину в обмен на молоко и толику других товаров из обширного ассортимента магазина, его идея смущает.
Я знаю, говорю я: в большинстве своем люди уверены, что натуральное хозяйство давно отошло в область преданий, но тем не менее я уже стою перед вами, и мясо отличное, как и сам по себе простой товарообмен, кстати. Люди обмениваются. Делают что-то друг для друга. Я уверен, что эти времена возвращаются. И когда они вернутся, вы сможете, если согласитесь на мое предложение, гордиться тем, что были среди первопроходцев. Вы будете тем, кто торит дорогу новому мышлению, поскольку совершенно очевидно, что обмен товарами возрождается. Через десять лет бартер расцветет пышным цветом. Тут и спорить бессмысленно, говорю я. Потому что так, как сейчас, продолжаться не может. Это никуда не годится. Откройте любую газету или любой журнал, и сами убедитесь: никто из наших преуспевающих сограждан не сомневается в том, что систему потребления необходимо коренным образом перестроить, иначе через пару десятков лет нас ждет крах. Я вижу, вас мое предложение заставило задуматься. Вы его рассматриваете. И я оценил, что вы не отвергли его с порога.
Ему лет тридцать пять, и жизнь его вполне удалась. У него за плечами, судя по должности, солидное образование, и раскрутку нового магазина ICA в районе стадиона «Уллеволл» он считает интересным и амбициозным проектом. Магазин свеженький, с иголочки, все при всем. Одна из крупнейших в стране сетей супермаркетов. Прилавки с парным товаром уходят за горизонт, в наличии и пармская ветчина ценой в несколько тысяч крон за кило, и сыры размером с дом, наверняка прекрасный коллектив инициативных сотрудников, где каждый готов прийти товарищу на выручку и вкладывает в работу душу. Директор мнется, ему и хочется и колется. Он многое ставит на кон, но насколько реальна опасность, что об этом прознают? И он любит лосятину. А против нее аргументы бессильны.
Он оглядывается, желая убедиться, что никого из подчиненных нет поблизости и никто не услышит, что он собирается мне сказать. И что тебе надо? — спрашивает он.
Я отвечаю, что мне надо несколько вещей, но первое и главное — это молочный договор. Молочный договор? Я киваю. Мне, то есть моим органам и клеткам, проще говоря, моему телу необходимо горючее в виде одного литра обезжиренного молока в день, говорю я. Поэтому мне бы хотелось каждый понедельник и четверг в семь утра, перед открытием магазина, находить на улице, соответственно, три или четыре пачки молока, к примеру, между складом и контейнером с мусором.
— Почему именно обезжиренного? — спрашивает он.
— Мой дорогой друг, — отвечаю я, — на сегодняшний день обезжиренное молоко представляет собой наивысшее достижение среди всех завоеваний человечества. В любую секунду каждый идиот в состоянии обеспечить себя обычным коровьим молоком, говорю я, но революционный скачок к молоку обезжиренному свершился благодаря гениальному озарению и совершенной методике сепарирования, ставшей доступной лишь в новейшие времена. Говоря по чести, я опасаюсь, что дальше этого людям уже не продвинуться. Обезжиренное молоко навсегда останется венцом человеческого гения. Планкой, к которой homo sapiens будут тянуться.
Обезжиренное молоко облагораживает человека.
— На сколько недель договор? — спрашивает он.
— На сколько потребуется, — отвечаю я.
— Потребуется для чего? — спрашивает он.
— Там видно будет, — говорю я. — Кроме того, мне нужны батарейки и еще кое-какие мелочи.
— О каком количестве мяса идет речь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39