Допустим, в один прекрасный день я поеду на велосипеде, и кто знает? В таких случаях приятно сознавать, что ты обо всем позаботился заранее, сказал он. Я считал, что мои родители и сами прекрасно справятся с этой задачей. Да, безусловно, но знают ли мои родители, например, какую музыку я предпочел бы слышать на своих похоронах? Конечно, они этого не знают, ответил я, но я им доверяю. Похоронный агент считал, что в таком серьезном деле нельзя доверять другим. Вот у него музыка уже заготовлена (и уже с девятнадцати лет он знает, какими будут его последние слова). Если успеете их произнести, заметил я. Да, разумеется. Это невозможно предугадать. Но он считает, что успеет сказать все, что нужно.
Он хотел, чтобы я подписал какие-то бумаги, тут и тут, и заплатил какие-то деньги, тогда обо всем надежно и профессионально позаботится его фирма (если несчастье произойдет вне дома). Я послал его к чертовой матери, и он несколько секунд недоумевал, действительно ли я произнес эти слова. Да, произнес. У меня сейчас хватает забот и кроме собственных похорон, сказал я и распахнул перед ним дверь. Он откланялся. Но я все-таки успел крикнуть ему вдогонку совет при случае наведаться на остров к Туру и Марианне. Они наверняка еще не позаботились о своих похоронах.
265)
В ту весну я убедился, что голуби бывают благодарны тем, кто их кормит. Я всегда думал, что голубей кормят все, но оказалось, что главным образом этим занимались пожилые люди (во всяком случае, в тех парках, где я гулял). Я тоже начал кормить голубей. Собирал в пакет черствый хлеб. И даже думал, что, может быть, кому-нибудь я покажусь добрым и заботливым.
С одной голубкой у меня установились особенно теплые отношения. Я назвал ее Туне. Туне всегда доставались лучшие кусочки, вернее, те, которые я, неголубь, считал лучшими для голубя. Со временем я заметил, что у Туне на одной лапке надето металлическое кольцо, и меня совсем не порадовала мысль, что о ее существовании известно кому-то, кроме меня. Но несомненно такой человек был. Я считал, что кольцевать птиц жестоко. Тур наверняка кольцует орланов, думал я, а Марианне небось кажется, что именно так поступают настоящие мужчины.
266)
Случалось, я бесцельно бродил по городу и разглядывал витрины магазинов. Там было на что посмотреть, и так, глазея на витрины, я влюбился в одну женщину в магазине одежды. Я стоял у витрины, смотрел на эту служащую и любил ее несколько часов. Разговаривая по радиотелефону, она невозмутимо ходила по кабинету, как будто так и надо. Она обращалась с этим удивительным аппаратом с волнующей бесцеремонностью. Набирая номер, женщина подходила к окну, бросала на меня мимолетный взгляд, и у меня возникала мысль об эротичности современной электроники. Не прерывая разговора по телефону, она садилась на письменный стол, листала какой-то журнал, и я вдруг понял, как легко, должно быть, любить женщину, которая на «ты» с современными технологиями.
Мне захотелось войти к ней и рассказать все как есть, но в конце концов я ушел домой, и она так и не узнала о моем существовании.
Очевидно, хотя я об этом и не подозревал, мое рациональное начало уходило своими корнями во что-то гораздо более весомое, нежели мое «я».
267)
Однажды я почувствовал себя каким-то подавленным и лишним в этом мире. Я навестил Халфреда, и мы несколько часов играли в карты. В конце концов я больше не мог играть, и я сказал Халфреду, что, по-моему, жизнь не стоит того, чтобы жить. Халфред посмотрел на меня и сказал, что понимает, как такие мысли могут прийти в голову, но, с другой стороны, он не представляет себе ничего, кроме жизни, ради чего стоило бы жить. И мне пришлось согласиться, что в этом есть смысл. В этом что-то есть, сказал я.
268)
Позвонил отец. Он сказал: привет — и начал с того, что спросил, хорошо ли я питался и всякое такое. Да, ответил я. И тут же, без всякого перехода, он спросил, не думаю ли я снова наладить отношения с Марианной. Я сказал: нет, я об этом не думаю. Отец считал, что об этом стоит подумать (ведь Марианна такая хорошенькая и добрая, сказал он). И я понял: его беспокоит, что я все один да один.
Я спросил, с чего это он вдруг заговорил об этом. Просто так, ответил отец. Без всякого повода. Подумал, вот и решил сказать.
269)
Итак, я снова начал думать о Марианне. Я думал, и ее образ оживал в моем воображении, мне это было неприятно и ненужно. Жаль, что это опять началось, когда мне наконец удалось вытеснить ее из своего сознания. Но я ничего не мог с этим поделать, и меня это даже устраивало. Устраивало убеждать самого себя, что я ничего не могу с этим поделать. Таким образом я превращался одновременно и в жертву собственных мыслей, и в раба собственных желаний. Несомненно, я весьма темпераментный человек.
Но я по-прежнему жил в городе, а Марианна — на этом чертовом острове посреди моря. И было совершенно ясно, что о письме к ней не может быть и речи. Как бы там ни было, это она, а не я, завела шашни на стороне, всему должен быть предел.
Научная организация трудового процесса на моей работе предполагала постепенное сокращение текущих дел. Я по-прежнему благостно кормил свою голубку, хотя и без прежнего умиления. Сказать, что мне было хорошо, что я был всем доволен и беспечно мастурбировал по вечерам, было бы сильным преувеличением.
270)
Шло время, и почти ничего не происходило.
Туне появлялась все реже. Она больше не ждала с нетерпением у скамейки, когда я появлюсь с пакетом крошек в руках. Я решил было, что она улетела в теплые края, но кто-то сказал мне, что голуби — не перелетные птицы, и тогда я на нее обиделся. Я предоставил голубей самим себе, потеряв к ним всякий интерес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45