Он нашел ее номер в отцовском телефонном справочнике.
— Прошу вас. Зделайте шо-нибудь… ети страшни скандалы… они все время орут… — всхлипывая, говорил он в трубку.
И Вера кое-что сделала. Она позвонила в Министерство иностранных дел. Там ее попросили изложить все в письменном виде. Придя в бешенство, она позвонила мне:
— На сей раз мы будем писать вдвоем и обе поставим свои подписи. Я не желаю, чтобы он стравливал нас между собой. Не желаю, чтобы ты оставалась у него на хорошем счету только потому, что ни черта не делаешь, а я все беру на себя, и он в конце концов вычеркнул меня из завещания.
— Может, я вначале ему позвоню? — сказала я. — Попробую узнать, что там у них происходит. Я не хочу совершить что-нибудь такое, в чем мы обе потом будем раскаиваться. — Я чувствовала себя виноватой в том, что не уследила за ним.
Я позвонила отцу. Вначале услышала в трубке треск, а потом его учащенное дыхание:
— Алло? А, Надежда. Добре, шо позвонила.
— Что-то случилось, папа?
— Нелады з Валентиной. Некотори проблемы. Сичас она веде себя так, будто меня не любе… говорить, шо я прымитивне существо… тварь ползуча, котору треба роздавить… прыдурок, которого треба запереть на замок… здохляка… ну и так далее. — Он говорил бессвязно и много кашлял. Голос у него был хриплый — отец мучительно выдавливал из себя все эти слова.
— Эх, папа, — я не знала, что и сказать, но он расслышал упрек в моем голосе.
— Конешно, не она одна в етом винувата. В нее серьезный стресс из-за отсрочек у Министерстве. Ну и потом, она дуже багато роботае: днем у больнице, а вечером у готеле. Она устае, а когда она уставша, то очень роздражительна.
Меня переполняла злоба — злоба на нее и на него.
— Папа, это было с самого начала всем ясно. Всем, кроме тебя.
— Не кажи Вере, добре? А то она скаже…
— Папа, Вера обо всем знает. Ей позвонил Станислав.
— Станислав звонив Вере?
— Он плакал в трубку.
— Погано. Дуже погано. Ладно, хай буде шо буде… до апелляции мы останемся умеете… а потом они уидуть и оставлять меня у покое.
Но мы с сестрой решили больше не испытывать судьбу. Я набросала письмо в иммиграционную службу Министерства иностранных дел в Лунархаусе, Кройдон, изложив историю женитьбы Валентины с моим отцом и ее связи с Бобом Тернером. Я больше не строила из себя добрую либералку. Описала жилищные условия, упомянув о раздельных кроватях, и подчеркнула, что брачные отношения не осуществлялись, поскольку я полагала, что, согласно официальной точке зрения, целью брака является проникающий секс. Я была довольна чопорным тоном своего письма.
В начале сего года миссис Дубова получила вторую шестимесячную визу и в апреле въехала через Рамсгит в страну. Она снова остановилась в доме мистера Тернера. В июне она обвенчалась с моим отцом в церкви Непорочного зачатия в Питерборо.
После свадьбы миссис Дубова не переехала к моему отцу, а осталась жить на Холл-стрит в доме мистера Тернера. По окончании школьного триместра миссис Дубова (ныне Маевская) и Станислав переехали в дом моего отца. Тем не менее супруги спали в разных комнатах и никогда не осуществляли брачных отношений.
Поначалу нам казалось, что все идет нормально. Мы думали, что, если даже миссис Дубова (ныне миссис Маевская) и не любит нашего отца в романтическом смысле, она хотя бы проявит заботу о немощном старике. Тем не менее уже через несколько месяцев все пошло из рук вон плохо.
Когда я составляла письмо, меня ужасно мучила совесть и в то же время я почувствовала тайное, сладкое облегчение. Это напоминало Иудин поцелуй в Гефсиманском саду — блаженное сознание собственной безнаказанности. Отец никогда об этом не узнает. Майк с Анной тоже. Валентина догадается, но никогда не узнает наверняка.
Я попросила неведомого корреспондента из Министерства внутренних дел о сохранении анонимности. Подписала письмо и отправила его сестре. Она тоже подписала и отослала в Министерство. Ответа не последовало. Сестра перезвонила туда через пару недель, и ей сказали, что письмо подшито к делу.
В следующий раз, когда я позвонила отцу, чтобы спросить, как дела, он отвечал уклончиво.
— Усё у порядку, — сказал он только. — Ничого з ряда вон выходящего.
— Больше не ругаетесь?
— Ничого з ряда вон. Обычна супружеска жизнь. Ссоры — ето нормально. В етом нема ничого поганого. — Потом он начал говорить об авиации. — Понимаешь, у любви — как у авиации, все дело у равновесии. Если крылья длинни и тонки, то подъем выше, но зато вес больше. Так же само ссоры и погане настроение — ето плата за любов. При проектируванни крыла самольота секрет успеха — у правильном соотношении подъемной силы й лобового сопротивления. Так же само и з Валентиной.
— Ты хочешь сказать, подмахивает она хорошо, но немного сопротивляется? — (Ха-ха.)
На другом конце провода наступила долгая пауза: отец пытался понять, что же я сказала.
— Папа, — сказала я, — хватит про авиацию. Разве ты не понимаешь, что я о тебе волнуюсь?
— В меня усё хорошо. Токо артрит опять вернувся. Ета мокра погода…
— Хочешь, чтобы мы с Майком тебя проведали?
— Не, не сичас. Може, потом. Через время.
Его разговор с сестрой оказался еще короче.
— Он не захотел отвечать ни на один мой вопрос. Молол всякую чушь. По-моему, он выживает из ума, — сказала она. — Нам нужно отвести его к врачу для освидетельствования. Тогда можно будет сказать, что при вступлении в брак он был не в себе.
— Да он всегда таким был. Раньше ничем не лучше. Я всегда знала, что он немного с приветом.
— Разумеется. Больной на всю голову. Но мне кажется, что сейчас это усугубилось. Он говорил с тобой о Валентине?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84