Но я желаю вам успешно дописать книгу и убежден, что вам удастся ее опубликовать — если вы хорошенько постараетесь. Только вот какому издателю вы собираетесь ее послать?
Об этом он еще не думал. Я подбрасывал большим пальцем фальшивую монету, глядя, как она падает мне в ладонь то орлом, то решкой. Все дело случая, думал я.
— Вас не убедила даже фальшивая монета? Из нее получилась бы роскошная метафора — я знаю, что вы, писатели, обожаете подобные штучки. Тогда ее обязательно использует кто-нибудь другой — может, даже уже использовал: история нашей семьи хорошо известна, можете не сомневаться. Я даже уверен, что, если хорошенько порыться, моего прапрадеда можно найти в разных заумных книжках. Да и впредь он будет возникать еще не раз. Мой дед собирался писать жалобу в газету, когда прочитал книгу, в которой все безбожно переврали, но, поскольку ее автор уже умер, жаловаться не было смысла. Честно говоря, хотя тут затронута честь семьи и все такое, сам я этому большого значения не придаю. Традицию сейчас сохраняет мой двоюродный брат Пьер: он у нас пошел по литературной части и тоже обожает шахматы, хотя в последнее время придумал какой-то новый вариант этой игры — без ладейной пешки. Он у нас немного эксцентричен и фамилию свою пишет через «е» — просто чтобы отличаться от остальных.
Тут я заметил, что мой писатель устал, и понял, что, наверное, пора заняться театрофоном, а то как бы он меня не выгнал. Но ведь я всего лишь пытался помочь ему с его романом, подсказывая идеи, которые благодаря моему славному предку и его наследию уже нашли себе достойное, хотя и непризнанное место в нашей национальной литературе.
— Что ж, поглядим, что у нас здесь, — сказал я, берясь за коробку и открывая его взору новенький театрофон с одним рупором, модель «Солитер». — Этот красавчик принесет к вам в дом весь Париж, — гордо проговорил я, разматывая провод. Театрофон подключается к уже существующим телефонным проводам — только надо подсоединить его к запасным терминалам в коммутаторе, что прикреплен к оконной раме.
— Я всего лишь хочу услышать «Пеллеаса» в постановке Комической оперы, — мечтательно произнес писатель, — ну и, пожалуй, несколько сцен из Вагнера, партитуру которого Селина испортила мебельным лаком. Больше мне ничего не нужно.
Я вынул плоскогубцы и принялся за работу.
Вся операция занимает не больше десяти минут; а через несколько лет, по моему убеждению, будет достаточно воткнуть вилку в специальную розетку, которую установят в углу каждой комнаты. Пара пустяков — все равно что повесить на вешалку пальто.
— А вы придумали название для своей книги? — спросил я, готовясь испытать машину.
Писатель ответил, что сначала он хотел ее назвать «Против Сент-Бёва», но с тех пор фабула сильно изменилась, и это заглавие роману уже не подходит.
Тем лучше, подумал я: книгу с таким названием вряд ли кто-нибудь купит. Но ему я этого не сказал.
— Я подумывал, не назвать ли его «Сердечные перебои», — продолжал он.
И хотя это название, несомненно, соответствовало состоянию его здоровья, мне как-то не верилось, что читатели выстроятся за такой книгой в очередь.
— Знаете, какое название мне всегда нравилось? — сказал я. — «Утраченные иллюзии».
— А, Бальзак, — проговорил он.
Я никогда не читал эту книгу, но заглавие у нее просто бесподобное, и, честное слово, мне кажется, что я ее знаю лучше, чем многие книги, которые прочитал, — уж очень запоминающееся название.
— И еще «Потерянный рай», — добавил я. — И «Обретенный рай». Нет, все-таки Шекспир знал, какой флаг поднять на стеньге. В названии — секрет успеха. Как вот с театрофоном.
Честно говоря, я испытывал большую симпатию к бедному писателю, и мне искренне хотелось ему помочь. Мне было грустно думать, что вряд ли он успеет закончить свою книгу — слишком уж тяжело он болен.
Я взял телефон и позвонил в компанию:
— 29205, дом 102 по Бульвару Османн, говорит механик. Мы хотим испробовать театрофон. Дайте нам какую-нибудь программу — что у вас там сейчас идет?
Пока мы ожидали, я стал объяснять писателю принцип работы театрофона, но тут машина ожила, и мы услышали голоса:
«Вы хотите изучать естественные науки?» — спросил один голос.
«Естественные науки? А что это такое?» — отозвался другой.
— Это, видимо, трансляция Мольера из Комеди Франсез, — сказал писатель. — Машина, судя по всему, работает прекрасно. Но отключите ее пока — мне надо отдохнуть.
Я выполнил его просьбу и выразил надежду, что театрофон доставит ему много удовольствия — хотя вряд ли машина подарит ему новые идеи для романа, раз уж он не пожелал воспользоваться ни одним моим советом.
— Да, Мильтон, — проговорил он как бы про себя, пока я укладывал свои инструменты. Видимо, он имел в виду персонажа из той пьесы, что мы услышали. — Но дело в том, что мы можем потерять и возвратить себе вовсе не Рай, а только Время, которое передается как бы электрическими импульсами по многочисленным скрытым проводам через посредство нашей памяти.
Он еще долго бормотал всякую подобную чушь, пока я не попрощался с ним и горничная не пришла, чтобы проводить меня к выходу. Он велел принести ему чистую тетрадь и зажарить на обед камбалу. А я пошел вниз по лестнице, размышляя об этом бедняге, чья жизнь проходит попусту в душной комнате и чья голова занята тревожными мыслями о книгах и идеях. Выйдя на улицу, я увидел автомобили и грузовики, пару очень даже миленьких дамочек в меховых шубках, разносчиков с тачками и прочих людей, живущих в свое удовольствие, пока жизнь им его дарит. Я вдохнул свежий воздух и сказал себе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100