не поминал я и врача, который заверил его, что необычное состояние его органов, во всяком случае, делает для него невозможным заражение венерической болезнью.
— Я не раз задавался вопросом, что имел в виду врач, — сказал я.
Луиза внимательно на меня смотрела. Эллен тоже проявила некоторый интерес к этой теме, когда я в течение нескольких недель изучал медицинские пособия той эпохи, чтобы выяснить, каким образом у мужчины может возникнуть иммунитет к сифилису. Я пришел к выводу, что Руссо — в силу или физиологических, или психологических факторов — был не способен на семяизвержение внутри женщины.
Я смотрел на рот Луизы, на ее подрагивающие губы. Это было единственной реакцией на мои слова, если не считать того, что она чуточку покраснела. Ее пассивность подтолкнула меня продолжить тему.
Руссо описывает случай, произошедший с ним в Турине, когда ему было шестнадцать лет. Воспитанный в кальвинистской традиции, он пешком проделал путь от Аннеси до Турина, чтобы принять католичество. Он говорит, что потратил на дорогу шесть или семь дней, хотя на самом деле за семь дней это расстояние покрыть невозможно. Его поселили в странноприимном доме при церкви Санто-Спирито. Он попал в очень странную компанию: среди новообращенных были бандиты, торговцы рабами и «мавры», один из которых, по словам Руссо, стал к нему приставать. Современные исследователи жизни и творчества Руссо считают, что этот человек действительно существовал: это был еврей из Алеппо, его звали Абрахам Рубен. Не довольствуясь поцелуями, этот «мавр» однажды, когда они с Руссо оказались вдвоем в комнате для занятий, вынул свой пенис и стал уговаривать Руссо его потрогать. Руссо, который утверждает, что не понимал смысла происходящего, с отвращением отпрянул и в ужасе наблюдал, как «мавр» теребил свой орган, пока из него не вылетела струя какой-то беловатой слизи и не упала на пол возле камина. Луиза молча меня выслушала, потом спросила:
— Ну и что?
Разве это не любопытно, сказал я, вдруг несколько смутившись, что Руссо в шестнадцать лет якобы был столь наивен? Наблюдая за «мавром», Руссо научился «обманывать природу» (чем и занимался с большим энтузиазмом до конца своих дней), хотя к тому времени уже познал удовольствие, которое ему доставляли шлепки гувернантки (вопреки утверждению Руссо, соотношение их возрастов было не семь к тридцати, а одиннадцать к сорока), на всю жизнь определившие его вкусы, желания и пристрастия. К тому времени он уже встретился с таинственной мадемуазель Готон, с которой они разыгрывали фантазию учительницы и непослушного ученика: она порола его ремнем, допуская «величайшие вольности», но не позволяя ничего такого Руссо.
— Он был странный человек, — признала Луиза.
— Самое интересное, — продолжал я, не желая оставлять тему, хотя Луиза, возможно, предпочла бы поговорить о чем-нибудь другом, — что после описания семяизвержения «мавра» Руссо говорит, что если мужчины предстают перед женщинами в таком виде и женщины не испытывают к ним глубокого отвращения, значит, их что-то неодолимо влечет к мужчинам.
— Наверное, это зависит от точки зрения, — сказала Луиза.
— То есть как?
— Ну ведь все зависит от того, кто это наблюдает — мужчина или женщина, от того, возбуждает тебя подобное зрелище или нет.
Я ждал, что еще она скажет, но она замолчала. Тогда я спросил:
— Я вам рассказывал про Пруста и крыс?
Луиза покачала головой; во взгляде у нее было сомнение, точно она пыталась припомнить, не забыла ли она очередной анекдот; но я знал, что эту историю, как и историю про «мавра», я ей не рассказывал, хотя обе они играют важную роль в моей книге. Об этом говорит Марсель Жуандо, педераст, который описывал в дневнике повседневные события в борделе на улице дел'Аркад, куда часто наведывался Пруст. Обычно он брал номер и там готовился к «сеансу». Вскоре туда приходил Жуандо. К тому времени Пруст лежал в постели, натянув простыню до подбородка — то есть в том самом виде, в каком он представал перед посетителями у себя дома на Бульваре Османн. Пруст приказывал Жуандо раздеться догола и заняться мастурбацией, а сам под простыней делал то же самое. Потом Пруст вежливо просил Жуандо удалиться, и на этом все кончалось. Но иногда Пруст не достигал цели — может быть, потому что его отвлекали отголоски какой-то неуместной мысли; в таком случае Жуандо было раз и навсегда отдано распоряжение приносить в комнату две небольшие клетки. В каждой находилась голодная крыса. Жуандо ставил клетки — надо полагать, они были похожи на клетки, в которых держат попугаев или синиц, — к Прусту на постель и сдвигал их дверца к дверце, как железнодорожные вагоны, между которыми есть переход. Затем он поднимал дверцы, крысы остервенело набрасывались друг на друга, причем иногда одна загрызала другую насмерть. Глядя на это, Пруст достигал оргазма. Историю эту подтверждает Жид, который слышал ее от самого Пруста после того, как Пруст простит Жиду его первоначальный отрицательный отзыв о «Поисках» и писатели помирились.
— Какой ужас, — сказала Луиза. И я увидел, что автор «Поисков» вдруг представился ей монстром. Мне было очевидно, что и цветы боярышника, и Альбертина, и смерть Бергота были для нее отравлены, словно бы испакощены проползшим по страницам слизнем; возможно, именно этого я и добивался.
— Я не понимаю мужчин, — сказала Луиза.
— И я не понимаю, — отозвался я. — И Руссо не понимал, который, как сказал уставший от него Юм, меньше всего понимал сам себя.
— Но мы же, кажется, говорили о вас, — вспомнила Луиза. — Как мы вернулись ко всем этим вашим теориям?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100