Слева невдалеке виднелась полевая кухня, далее за кухней на равнине располагался артдивизион. САУшки выстроились ровно в ряд, стволы их были приподняты и развёрнуты предположительно в сторону того самого безвинно виноватого кишлака, который они вчера вечером интенсивно забрасывали снарядами.
Справа стояли несколько ремротовских летучек (передвижные мастерские) и тягач, рядом с которыми вяло слонялся боец-наблюдающий. Дальше за ремротой, на возвышенности, был расквартирован командный пункт, его можно было узнать по БТРу без башни и с навороченной антенной, этот БТР принадлежал нашему командиру. Рядом с машиной командира стояли ещё несколько БТРов и два танка. В районе командного пункта наблюдались какие-то движения, но разглядеть что-либо не представлялось возможным, слишком большое расстояние, примерно километр с лишним. Видно, что вокруг машин мелькают фигурки людей. А что там происходит — хрен его знает, но, судя по всему, происходит что-то серьёзное. Сходить и спросить у ремротовкого наблюдающего, что за фигня творится с утра пораньше? Да он, скорее всего, тоже нихрена не знает, как и я. Зря только по холоду промотаюсь.
Солнце ещё не взошло, и снаружи было холодно. В палатке тоже было не тепло, но спасибо медикам за одеяло, а то бы точно дуба дал. Поёжившись от холода, я направился к палатке медиков в надежде застать в ней хоть кого-нибудь, и спросить, что за суета тут творится. В это время обычно все нормальные люди спят, а не бегают, службу в это время тащат только наблюдающие.
Появилось чувство, что чего-то не хватает. Я по привычке провёл ладонью возле правого бедра, в том месте, где должен был находиться ствол висящего на плече автомата. Ствола, естественно, там не оказалось, так же как и самого автомата.
— Тьфу, чёрт, без автомата как без рук, — произнёс я с досадой, и потряс правым плечом, чувствуя там некое неудобство.
«Да чем же это куртафан сзади запачкан? Да ещё шею замотали, х..й башку повернёшь,» — недоумевал я.
Остановившись, я попытался повернуть голову направо, насколько это было возможно, и искоса глянул на своё плечо — оно было в засохшей крови.
Короче, весь танкач угандошен капитально. Штаны в крови, куртка в крови. Будто меня из шланга кровью поливали.
Я представил себя как бы со стороны, в окровавленных шмотках, башка в бинтах, да плюс ко всему ещё и морда небритая. Портрет классный, смотри и любуйся.
— Неплохо бы сфоткаться на память в этом кошмарном виде, — пробормотал я себе под нос.
После чего вытянул перед собой руку и, размахивая ей, тожественно произнёс:
— И фотографию подписать, примерно так: «Советский воин! Защитник апрельской революции!» А потом отослать эту фотку вместе с надписью в газету «Правда», потому как это и есть правда.
После чего, добавил, плюнув под ноги:
— Революционеры, бля.
Подойдя к палатке медиков, я заглянул внутрь — палатка была пуста, на расстеленном брезенте валялись одни лишь одеяла и бушлаты.
Так и не обнаружив никого поблизости, я побрёл за палатки, чтоб отлить по малому. Облегчившись и дрожа от холода, я засобирался обратно в палатку, чтоб опять закутаться в одеяло, пока ващё не околел нафиг.
— А может, съеб…ться отсюда на свой блок, пока нет никого. А то бросили здесь одного, и свалили куда-то. Правда, до блока «пилить» дох…я придётся. Да и где щас наш блок? Хрен его знает. А-а, ладно, подожду ещё немного. Может пацаны попожжа прикатят, — рассуждал я вслух.
И тут на глаза мне попались аккуратно сложенные ящики из под снарядов. Сверху на ящиках лежало что-то накрытое брезентом. Было видно, как из-под брезента вырисовывался контур лежащего на спине человека. На мирно спящего это было совсем не похоже. Первая догадка, что пришла на ум: это мёртвый Абаев, больше некому.
Я подошёл к ящикам и заглянул под брезент, приподняв его край.
— Так и есть, Абаев, — произнёс я шепотом.
Откинув край брезента, я поглядел на мёртвое лицо Абаева. Левый глаз был прикрыт куском бинта, сложенным в несколько слоёв. На лбу и щеке видны были засохшие тёмно-коричневые размазы от небрежно вытертой крови вперемешку с глазной жидкостью. Губы его были слегка приоткрыты, из-под них виднелся кончик языка, прикушенный передними зубами.
Я почувствовал, некую неловкость, было какое-то неприятное ощущение от увиденного. Не то чтобы это было противно или страшно, совсем нет, — исковерканных трупов за два года я насмотрелся вдоволь. Неприятные ощущения исходили оттого, что совсем не давно, всего лишь вчера вечером я разговаривал с этим пацаном, мы шутили друг с другом, а теперь он лежит передо мной мёртвый, с выбитым глазом. Я смотрел в лицо Абаеву, а перед глазами стоял образ Пипка, с дыркой вместо глаза. Два похожих случая, хотя и разные ситуации, а суть всё равно одна. И заключается эта суть в том, что погибают молодые пацаны, погибают глупо и нелепо, погибают ни за что, в чужой стране, за чужие идеи.
Кончиками пальцев я подцепил край бинта и приподнял его. Под бинтом, вместо глаза, была дырка, из которой торчал кусок окровавленной ваты.
— Ну и раздолбали же тебе «фару», Бауржан, — тихо произнёс я, и аккуратно опустил бинт на место. — А ведь эта граната предназначалась мне, а не тебе! Она ведь рядом со мной рванула, а ты был в стороне от взрыва. Только я вот отделался несколькими царапинами, хотя по идее должен был быть весь в дырках, как решето. А тебе достался всего лишь один маленький осколок, который, как назло, оказался смертельным. Ну почему так получилось, скажи? Молчишь, да? Вот и я тоже не знаю. И никто не знает, и хрен когда узнает. Напишут родным, что-то типа, «погиб, выполняя интернациональный долг», и точка на этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110