Что-то там такое мурлычет – уж не расслышала что, – а потом надевает золотой браслет ему на руку, которую он подставляет ей (язык жестов) с таким огромным энтузиазмом, словно Сильвия ему не браслет напяливает, а прививку делает. Целует она его в эту самую руку, говорит: Буду в девять, – и ковыляет себе прочь.
Меня разобрало любопытство.
Спокойно-спокойно я прохожу к бару у бассейна – ты, Энди, в этом баре работал, – заказываю самый изысканный коктейль розового цвета, а затем топаю обратно к своему насесту, по дороге исподтишка рассматривая парня. И когда я увидела, кто это, я, честно, чуть не померла на месте. Конечно же, это был Кертис.
Он был выше, чем я запомнила, пухлые полудетские щеки осунулись; тело у него стало мускулистое, боксерское, как у парней, покупающих на бульваре Голливуд одноразовые шприцы, – ну знаете, тех, которые с противоположной стороны улицы кажутся немецкими туристами, а как подойдешь поближе… Факт тот, что он весь был, как веревочками, оплетен белыми шрамами. И – бог мой! – мальчик не раз побывал в салоне татуировщика. На внутренней стороне левой ляжки красовалось распятие, через левое плечо грохотал локомотив. Под колесами локомотива размещалось сердечко, надтреснутое, как тарелка; другое плечо украшал букетик из игральных костей и гортензий. Парнишка, верно, многое повидал на своем веку.
Я сказала: Привет, Кертис, а он поднял голову и заорал: Ух ты, черт возьми! Кэтрин Ли Мейерс! Что дальше говорить, я не знала. Поставила бокал, села, подтянув к подбородку колени (этакая поза зародыша), в соседний шезлонг, уставилась на него, истало мне тепло. Он привстал, чмокнул меня в щеку и сказал: Я скучал по тебе, куколка. Думал, так и не увижу до самой смерти.
На несколько минут все вокруг растворилось в счастье. Но вскоре мое время вышло. Появился клиент. Кертис рассказал, что привело его в наш город, но я так и не въехала в подробности – какая-то киногруппа из Л.А. (ну-ну). Но все время, пока мы разговаривали, он не переставал крутить головой и коситься невесть на что. Я спросила, что он высматривает, а он кратко ответил: Колибри. Может, расскажу вечером. Он дал мне свой адрес (квартиры, а не гостиницы), и мы условились вечером, в половине девятого, поужинать. Ну не могла ведь я у него спросить: А как же Сильвия?, это было бы слишком. Даже зная, что ей назначено на девять. Мне не хотелось, чтобы он подумал, что я сую нос в чужие дела.
Итак, наступило восемь тридцать, восемь тридцать плюс еще чуточку. Дело было в тот самый вечер, когда случилась буря… помните? Я еле-еле добралась по адресу в ужасный, построенный в семидесятых район кооперативных домов возле Ракет-клаб-драйв, в продуваемой всеми ветрами части города. Электричество отключилось, уличные фонари тоже накрылись. Канализационные решетки, рассчитанные на потоп, уже начало заливать, на ступеньках перед домом я из-за этой темнотищи споткнулась. Квартира – триста какая-то – была на третьем этаже, так что пришлось подниматься пешком по черной, как преисподняя, лестнице и стучать в дверь – но лишь затем, чтобы не получить ответа. Я просто взбесилась. Повернувшись, чтобы уйти, я заорала: Чтоб ты провалился, Кертис Доннели, – тут-то он услышал мой голос и открыл.
Он был пьян. Попросил не обращать внимания на обстановку – квартира принадлежала его другу, манекенщику Ленни. С ударением на и, – уточнил он. – Сама знаешь, что за люди эти манекенщики.
Да, это был уже не тот маленький мальчик из Таллахесси.
В квартире отсутствовала мебель и, из-за неполадок с электричеством, свет; Кертис нашел в кухонном шкафу Ленни несколько пачек именинных свечей и начал зажигать их одну за другой. Они еле теплились,
Я с трудом разглядела, что стены оклеены черно-белыми фото моделей, выдранными (и довольно-таки неаккуратно выдранными, надо сказать) из журналов мод. Пахло там, как пахнут рекламные вкладыши с образцами духов. Модели были преимущественно мужского пола и с кислыми рожами; щуря марсианские глаза, выставляя напоказ свои атлетические мышцы и кости, они строили нам козьи морды из всех углов. Я старалась делать вид, что их не замечаю. Когда человек старше двадцати пяти лет выдирает из журналов всякую фигню и лепит скотчем к стенам, это просто-напросто страшно.
Похоже, у нас с тобой судьба такая – встречаться только в нежилых помещениях, а, Кертис? – сказала я, но, по-моему, он не уловил намека на наш давний походный госпиталь любви. Мы расстелили на полу одеяла, уселись у раздвижной двери и стали смотреть на бурю за окном. Чтобы снять напряжение, я быстренько заглотнула рюмку виски, но добавлять не стала. Мне хотелось удержать эту ночь в памяти.
Короче, завязалась классическая вялая, заторможенная беседа типа сколько лет, сколько зим. Время от времени, как и положено на сеансах натужных воспоминаний, комната озарялась случайными тусклыми улыбками, но общая атмосфера была далеко не теплой. По-моему, мы оба задумались, а стоило ли вообще нам встречаться. Кертис допился до сентиментальности и, кажется, уже собирался разрыдаться.
Затем в дверь постучали. Это была Сильвия.
Ох, бля, это Кейт – прошептал он. – Молчи. Пусть орет; пока не устанет. Пусть уйдет.
Кейт с той стороны двери, на черной-пречерной лестничной клетке, вела себя почище стихии. И не подумаешь, что это та кроткая маленькая дневная Сильвия. Сам дьявол покраснел бы от словечек, которыми она обзывала Кертиса, требуя открыть дверь, вопя, что он трахает все, что шевелится и платит… какое там – все, что шевелится и не шевелится, лишь бы платили. Она требовала назад свои талисманы и угрожала прислать мужниных шестерок за твоим последним яйцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78