— Вам же хуже — такая вкуснятина, а вы ломаетесь, — замечает дедушка. — Как тут не вспомнишь старые добрые времена, когда, бывало, говаривали: еды много не бывает.
13
Мрачное уныние, в которое нас повергло китайское меню, нарушает появление Анны-Луизы и Мюррея. Они первым делом сбрасывают с себя куртки — им жарко после резкого перехода в ресторанную теплынь из холоднющего, насквозь проржавевшего «фольксвагена-кролика» («Бондо-Банни») Анны-Луизы. Весь наш семейный кружок их дружно приветствует. Анна-Луиза персонально здоровается с бабушкой:
— Здравствуйте, миссис Джонсон. Какова селява?
— Прошу прощения, милая? — Бабушка с дедушкой Анну-Луизу любят.
— Это по-французски «Как жизнь?» Тайлер научил. Он после Европы стал билингвом.
— Ну да, ну да. — Эта маленькая хохмочка проплывает, не задев бабушкиного сознания.
Анна-Луиза садится рядом со мной и спрашивает, так что ж это за новость грандиозная.
— Раз все собрались, теперь можно и сказать, милая.
Мюррея бабушка с дедушкой демонстративно не удостоили ни словом привета, разве что нехотя дали понять, что они его заметили. Вырядился он сегодня еще хлеще, чем всегда, на голове патлы дредов, довольно немытого вида, глаза прикрыты крошечными черными прямоугольничками очков, а под светло-коричневой грубой кожаной курткой с бахромой драная майка с психоделическим флуоресцентным орнаментом. Даже в додредлоковой фазе дедушка Мюррея не переваривал и считал, что его внучка при всем желании не сумела бы выбрать более отвратительную пару.
По-моему, суть категорического неприятия дедушкой Мюррея сводится к тому, что Мюррей вбил себе в голову совершенно ошибочную, но очень его захватившую идею, будто дедушке, как одному из отцов-основателей Завода, безумно интересно обсуждать все, что связано с его, Завода, закрытием и дальнейшими мероприятиями по очистке территории, которая законсервирована под слоем битума на несколько сотен лет кряду и сожрала, считай, уже все налоговые доллары на шесть поколений вперед. А Мюррей снова и снова наступает на больную мозоль.
— Слыхали последний прикол про Завод, мистер Джонсон?
— Нет, Мюррей. Вот ты и расскажешь.
— Как выяснилось, вся заводская земля настолько токсична (оо-ох, подкинь-ка мне еще вон тех пельмешек) и угроза того, что токсины попадут в реку Колумбию настолько велика, что сейчас уже поговаривают, не превратить ли с помощью особых химикалий всю землю вокруг Завода в стекло.
— Стекло? — удивляется Марк.
— Ага. Сплошной стеклянный монолит объемом в сотни кубических миль. Процесс называется «остекловывание».
— Круто!
Мюррей принимается перечислять все, что похоронено под Заводом, — все, что так или иначе попало в почву за долгие годы его работы: трупы собачек, над которыми проводились опыты по облучению, самосвалы, экскаваторы, комбинезоны, окна…
— Полагаю, всем интересно узнать наконец, ради чего мы сегодня собрались, — говорит дедушка, демонстративно переводя разговор на другую тему. Дедушка, как большинство членов шайки весельчаков-затейников, построивших Завод, твердо намерен отдать концы или впасть в маразм прежде, чем для всех станет очевидным тот кошмар, который он со товарищи оставили в наследство своим потомкам. — А собрались мы, чтобы услышать радостное известие! Это известие изменит всю нашу жизнь! Здесь, в этой коробке…— говорит он, водружая на стол картонную коробку (по-видимому, она стояла на полу у него в ногах, а я и не приметил). — В этой коробке, — торжественно объявляет он, — будущее!
Будущее? В голове одна за другой мелькают догадки — что же там такое, в этой заветной коробочке: только подумать — отныне мне не придется гадать, какое будущее меня ожидает! Но что, что же в коробке — химера? компьютер? облака? золотые дукаты? тускло сияющий бледный монстр? Мы все сидим затаив дыхание.
— Благодаря тому, что находится в этой коробке, мы все разбогатеем, — продолжает дедушка. — Но прежде, чем я покажу ее содержимое, я хочу, чтобы вы задумались о том, что есть власть, что есть возможности и что есть труд. — И дедушка разражается пламенной тирадой, которая впечатлила меня не меньше, чем если бы это была речь самого Фрэнка Э. Миллера, председателя совета директоров корпорации «Бектол». После этой пылкой прелиминарии дедушка с проворством щеголя-официанта снимает с коробки крышку, открывая нашему взору обтянутую бархатом подставку, на которой красуется с десяток разновидностей баночного кошачьего корма.
Джасмин смотрит как потерянная; бабушка сияет. Общее разочарование почти осязаемо.
Анна-Луиза, приникнув ко мне, шепчет мне на ухо:
— Сюр какой-то! Еще немного — и я растекусь, как плавящиеся часы у Дали.
14
— Не понимаю, дедушка, хоть убей. Ты все твердишь, что мы должны бегать вербовать рекламных агентов, которые будут на нас работать. А когда мы начнем собственно торговать кошачьим кормом? — Фрэнк Э. Миллер был бы мной доволен.
— Это не кошачий корм, Тайлер. Сколько раз тебе повторять! Это «Китти-крем: система кошачьего питания». Система! Ты продаешь не просто кошачий корм, ты продаешь систему.
— Ясно. Но кто, собственно, занимается торговлей, кто продает банки с кормом? Развозит по адресам? Ничего не понимаю — где тут доход?
Дедушка тяжко вздыхает:
— Тайлер, уж ты-то, с твоим опытом торговли часами, должен понимать, как работает грамотно построенная сеть торговых агентов. Нанимаешь пятерых, они продают для тебя; каждый из пятерых, в свою очередь, нанимает еще пятерых, и так далее, и так далее. А ты имеешь долю от всех продаж.
— Пирамида?
— Сеть!
— Но когда торговые агенты начнут собственно продавать банки…— Договорить мне не дают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82