Прыг — и полетел! Мне некогда было выслушивать ее печальные рассказы, которых я наслушался на всю оставшуюся жизнь не дав Аннушке рассказать что-то очень важное, оставил билеты и уже летел дальше в поисках зрителей.
Когда же на один спектакль пришли два приглашенных мной интерната, Закулисный чуть не спрыгнул с ума. «Мойдодыровцы», оцепенев от страха, таращили глаза на приближавшуюся толпу древних, беспомощных стариков и старушек. Человек пять везли на инвалидных колясках, другим помогали идти нянечки, остальные шли, поддерживая друг друга.
— Они что, идут сюда умирать?! — схватился за голову Закулисный. — Или это массовое самоубийство? Кого пригласил этот болван?
Интернатовцы остановились возле афиши, и до ушей «мойдодыровцев» донеслось:
— Надо же — Мойдодыр…
— До чего додумались…
— Что ж вы хотите, прогресс!
— В демократию играют.
— Но от веревочек все-таки отказались. Директор, возглавлявший необычное шествие могикан, восторженно кричал:
— Сейчас сами увидите! Вот прямо — прыг… и полетел! — замахал он руками, как воробей. — Еще Мойдодыр должен полететь, там все будет летать, это «черный кабинет» самого Смоктуновского! А попрошу администратора — и вы будете летать в «черном кабинете»!
При слове «черный кабинет» старички притихли и с боязнью посмотрели на дышащего здоровьем директора.
— Скоро все разлетимся, — протянул кто-то робко.
— Я, наверно, не пойду, — пискнул другой жалостливо.
— Да… — поддержала его старушка. — Если б «черного кабинета» не было, а то просто ужас.
— Маркел Купидонович, а без кабинета никак нельзя посмотреть? — зашептались интернатовцы, крестясь.
— Разговорчики! — прикрикнул Маркел Купидонович. — Оплачено государством, все за мной!
Старички, как мышки, тихо и безропотно прошмыгнули в зал мимо ополоумевшего Закулисного и затихли. Кто был в колясках, тех расположили в проходах.
Женек убежал на сцену и из-за занавеса выглядывал, не понимая, что же это творится.
— Вот это интернат! — подбегал он к Горе. — Петякантроп, ты только посмотри, кого Евгеша на спектакль пригласил!
— За Петякантропа — расплющу! — шипел Петя. — Вижу, что не детский садик.
Закулисного чуть не вырвало, когда он увидел следующий интернат.
— Петя! Петя! — завопил он. — Что это за люди?
— У нас необычные дети, — подошла Аннушка Потаповна к Елене Дмитриевне, которая, вцепившись в стол, с ужасом в глазах глядела на стоящих перед афишей детей. — Я уже говорила вашему администратору, но он как на иголках, отдал билеты, даже не выслушав.
— Да-да, — бессознательно кивала Елена Дмитриевна. Дети с абсолютно одинаковыми лицами вдруг разом заревели, пуская слюни.
— Они у нас тихие, — как бы оправдываясь за их трагедию, сказала Аннушка Потаповна, умоляюще подняв розовые воспаленные глаза на Елену Дмитриевну. — Кто же виноват, что они такие…
— Да-да, — замерла Елена Дмитриевна. Она задрожала, когда дети внезапно остановились перед зрительным залом и посмотрели неживыми глазами на нее и на груду железных и бумажных рублей. Мальчик лет десяти подошел к столу и что-то гортанно прокричал, трясущейся рукой протянувшись к деньгам.
— Уберите его! — не выдержала Елена Дмитриевна, судорожно сгребая деньги со стола. — Пшел прочь! — завизжала она.
Мальчик плюнул ей в лицо и, заплакав, побежал к своим.
— Володя! — забилась в истерике Елена Дмитриевна.
— Володя!
— Они у нас тихие, — шептала Аннушка Потаповна, — кто ж виноват…
Дети с одинаковыми лицами, не обращая ни на кого внимания, сами прошли в зал и затихли.
— Володя! — очнулась Елена Дмитриевна, трагичным голосом обращаясь к сыну. — Он плюнул мне в лицо, а вдруг этот урод заразный?!
— Васенька не заразный, — показались слезы на розовых глазах у молодой женщины.
— Володя! — кричала Елена Дмитриевна. — Выведи психов из зала! Ну что ты стоишь, как болван!
— Не надо, прошу вас! — простонала Аннушка Потаповна, цепляясь за Закулисного, который с желтой яростью в глазах, мстя за свой недавний испуг, рванулся в зал, грубо отпихивая женщину.
Горе встал в дверях. Закулисный пытался оттолкнуть его.
— Ты-ы… — прошипел Горе, склоняясь к его искаженному лицу. — Пусть дети посмотрят спектакль!
Закулисный в бессилии заскрежетал зубами, затопал и ударил Петю ногой в колено. Но только кулак Горе показался над его головой, он мгновенно затих и, отбежав, пронзительно взвизгнул:
— Ах, так! Так! Ладно, вечером поговорим!
Горе презрительно усмехнулся и провел плачущую молодую женщину в зрительный зал.
— Не надо… — успокаивал он ее. — Посмотрят ребятишки спектакль.
Когда он вышел в фойе, Елена Дмитриевна с сыном о чем-то взволнованно перешептывались.
— Петя! — воскликнула Елена Дмитриевна, поправляя прическу, придавая своему голосу печальный оттенок. — В какое ты нас поставил положение? Ты унизил нас в глазах какого-то интерната! Кто тебе помог, когда ты вышел из тюрьмы, когда тебя никто не хотел брать на работу? Ты чуть не ударил Владимира Федоровича! Как ты посмел даже подумать об этом?!
Она сделала паузу, успокаивая свое дыхание, и вдруг ласковым голосом, словно за что-то извиняясь, сказала:
— Петя, мы же один дружный коллектив, мы должны заботиться об авторитете нашего удивительного «Мойдодыра», ну, иди, иди на сцену… сейчас начинаем, и подумай над тем, что я тебе сказала, тебе есть над чем подумать, не только над этим… ты сам знаешь…
Раздался хруст Петиных зубов, желваки, как два огромных флюса, катались под серой кожей; он, как слепой, молча повернулся и со страшно вздутыми мышцами всего тела, медленно согнув голову, побрел на сцену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75