— Интересная версия, но ее невозможно проверить, ведь гравюры Ортелия давно исчезли. Некоторые говорят, что их украли, но и это невозможно проверить. — Он слабо улыбнулся и вновь беспомощно пожал плечами. — Нельзя даже сказать, сохранился ли хоть один из этих томов. Судя по всему, те несколько экземпляров, что успели напечатать, либо потеряли, либо уничтожили, когда Прага подверглась разграблению во время Тридцатилетней войны.
Нет, думал я, быстро выходя спустя несколько минут из дверей книжной лавки обратно в жару и вспоминая поврежденный водой том в странной маленькой лаборатории: не все его экземпляры пропали. Но пока я бесцельно брел назад к Чаринг-кросс , то уже размышлял, не впустую ли в итоге потрачено мною время? Ну какая связь может существовать между атласом Ортелия и герметическим текстом, который меня подрядили отыскать? Между новой картой мира и рукописью, посвященной древнему учению? Но тут мне припомнилось, что господин Барнакль говорил об эпохе открытий, и у меня мелькнула мысль — не связано ли это хоть отчасти с экспедицией сэра Амброза в Гвиану, если это путешествие вообще имело место?
Но я выбросил эту мысль из головы. Мое воображение, как и мои ноги, завело меня слишком далеко. Пора было возвращаться домой.
Вероятно, шел уже седьмой час, когда, выйдя из «Почтового рожка» (в крохотном садике которого под тенистой шелковицей я утешил себя очередной пинтой эля), я нанял экипаж и он повез меня обратно к Лондонскому мосту, продираясь сквозь хаотичные потоки вечернего уличного движения. Через несколько минут я задремал, но где-то в районе Флит-стрит меня разбудили громкие крики. Улица сегодня, казалось, была запружена людьми и повозками гуще обычного, поскольку уже несколько минут наш экипаж едва двигался. Я вновь задремал, но еще раз проснулся, на сей раз оттого, что какой-то рожок пронзительно и заунывно блеял на двух нотах. Выпрямившись, я отдернул занавеску, ожидая увидеть за окном Флит-бридж и Лудгейт. Только мы застряли уже совсем не на Флит-стрит.
Высунувшись в окошко, я окинул взглядом улицу. Должно быть, мы куда-то не туда свернули. Я не узнал ни одну из таверн и пивных, теснившихся на этой улице, впрочем как и саму улицу, узкую и пустынную дорогу, трудно различимую под клубами черного дыма.
— Извозчик! — Я постучал по крыше экипажа. Неужели этот идиот заблудился?
— Сэр?
— Что за черт, куда ты заехал, приятель?
Он развернулся на своем сиденье — медведь медведем, с толстой шеей и облупленным, обгоревшим на солнце носом. Смущенно ухмыльнувшись, он обнажил темноватые деревянные зубные протезы.
— Несчастный случай на Флит-стрит. Ломовая лошадь упала замертво, сэр. И я подумал, что вы пожелаете…
Я прервал его:
— Где мы находимся?
— Уайтфрайерс , сэр, — ответил он, щелкнув зубами. — Эльзас. Я подумал, что вернусь обратно к Флит-бриджу со стороны Уотер-лейн, сэр, а потом…
— Эльзас?…
Этот узкий переулок теперь стал казаться еще более зловещим. Об Эльзасе шла дурная слава. За сточными зловонными водами Флит-ривер начиналась опасная глубинка: десяток с гаком улиц, и одному только Богу известно, сколько задних дворов и переулков, каждый из которых почитал себя неподвластным городским судьям и магистрату — на основании некой грамоты, дарованной им в начале века королем Яковом. Результатом этих привилегий стало то, что Эльзас теперь давал убежище всевозможным преступникам и грабителям. Бейлифы и судебные приставы, как и любые добропорядочные горожане, поступили бы довольно глупо, решив прогуляться к югу от Флит-стрит. Звук рожка, разбудивший меня, наверное, был сигналом от одного из местных наблюдателей, предупреждавших остальных о том, что в их район заехали чужаки. Хотя сейчас в тусклой позолоте антикварно-ювелирного солнечного света квартал выглядел вполне невинно, я не собирался рисковать.
— Уезжай-ка отсюда поживее, — скомандовал я извозчику.
— Слушаюсь, сэр.
Экипаж погромыхал вперед, сделал сложный вираж, завернув за угол, и потащился по узкой улочке, стиснутой с обеих сторон ветхими домами с прокопченными и жирными окнами. Изрытую дорогу попытались слегка подлатать, завалив хворостом кой-какие ямы. Улица казалась совершенно пустынной. Справа от нас текла Темза, проглядывая то и дело за каменистыми пустырями, по ее набережной тянулся ряд ненадежно выглядевших причалов. Черные призраки из угольной пыли преграждали нам путь. Мы ехали вдоль реки, экипаж так и шатало из стороны в сторону, пока этот деревяннозубый иеху на козлах лихо лавировал между разнообразными преградами, как то: обвалившейся черепицей, сломанными жерновами, железными ободами и прочими останками давно опустевших бочонков из-под эля. Вскоре я почувствовал запах тины, доносившийся с Флита; а спустя минуту показался и берег, и мы свернули на дорогу, что вела, на мой взгляд, вовсе не в сторону Флит-стрит.
— Бога ради, приятель!
— Минуточку, сэр…
Но через минуточку мы все еще тряслись и раскачивались по дороге, подгоняемые ветрами от этой страдающей запором речонки, и наши колеса увязали в грязи. Флит пенился от нечистот, и над его поверхностью висели облака насекомых. Я прикрыл нос платком и задержал дыхание.
Однако я успел заметить, что за окном промелькнуло нечто знакомое, своего рода граффити — детский рисунок? — нацарапанный мелом на глухой стене:
Я вытянул шею, пока мы медленно проезжали мимо. Что же означал этот странный иероглиф? Было ли это карикатурное изображение человека? Рогатого человечка? Может быть, самого дьявола? Я был уверен, что мне уже приходилось видеть раньше такой рисунок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149