Он так перепугался, что его тень казалась тенью тени.
— Ну, мечта моя, пойдем!
Рябой не спускал с меня глаз. Что-то во мне внушало ему беспокойство, потому он и не отходил от двери.
— Я не хочу идти, — взмолилась Эльза.
Я доставил себе маленькое удовольствие и безразлично пожал плечами.
Но Эльза никогда так просто не сдавалась. Она достала следующую сигарету.
— Все дело в Розе, Макс. Они хотят заставить ее работать. Не позволяй ему увести меня. Если тебе наплевать на меня, сделай это для нее, — умоляла она.
Роза. Ее младшей сестре, должно быть, уже исполнилось двадцать два Шесть лет тому назад хотеть ее было бы неприлично. А теперь она, наверное, превратилась в прекрасный, чистый цветок. Если только сохранила свою чистоту. Эльза, как всегда, вела грязную игру. Если бы она играла в футбол, она бы с чистой совестью подбивала каблуки своих бутс гвоздями. «Что ж, твоя взяла», — подумал я. И сказал:
— Девочка останется со мной.
— Да ну? — Рот орангутанга искривился в некрасивой гримасе. — Тогда уйдешь ты, тореро.
— Я же сказал: она останется со мной. Значит, я тоже никуда не уйду.
Рябой шагнул ко мне. Если дойдет до рукопашной, я буду игрушкой в его лапах. Я пару раз хлопнул себя пистолетом по бедру. Орангутанг остановился.
— Что у тебя там?
— Одна серьезная штука, она тебе не понравится.
— Убей его, или это сделает он, — прошептала Эльза. — Он вооружен.
Что бы там ни говорили, Природа не умеет довести начатое до конца. У Эльзы был такой нежный голос, а по справедливости из ее губ должно бы вырываться змеиное шипение.
— Почему бы тебе не попробовать разоружить его одной из твоих знаменитых улыбок, мой ангел?
Застывший слева от меня Тони напоминал возведенный Социалистическими Народными Массами памятник Подметальщику — Инвалиду Войны. Справа напружинилась Эльза, похожая на кошку, выпустившую когти в минуту опасности. Напротив возвышался орангутанг, подобный скале, смутно напоминающей орангутанга. Но скала зашевелилась. Я прицелился в фарфорового кота, сидевшего над притолокой как раз над ним. Ужасная, безвкусная статуэтка вот уже несколько месяцев вызывала у меня зуд. Но если я выпил, моя меткость совсем не та, что в трезвом состоянии, а потому я угодил парню прямо в горло. Вернее, я промазал ему прямо в горло. Пуля разорвала цепочку, на которой висел образок Пресвятой Девы, и кровь, пенясь, вырвалась из раны. На его лице застыло недоумение, рубашка мгновенно окрасилась в темно-красный цвет, в тон брюкам и пиджаку. Он поднес правую руку к уродливому отверстию, через которое утекала его жизнь, — и настал мой черед удивляться: он сжимал револьвер «астра полис магнум» 357-го калибра с вращающимся против часовой стрелки барабаном. Он достал его так ловко, что я и не заметил. Пожалуй, несмотря ни на что, Эльза была права. Я вмиг протрезвел. Орангутанг пошатнулся, закачался и рухнул, не издав ни звука. Если он и пробормотал что-то, пошевелил губами, чтобы выразить последнее желание или произнести предсмертное слово, дабы навеки остаться в Истории, то этого — увы — никто не узнал, так как никто не потрудился услышать его.
— Ох, горюшко-горе, — пробормотала Эльза, — одним меньше.
Она впилась ногтями в мою ногу и смотрела на дверь.
— Что, есть кто-то еще?
— Да.
— Пойдем отсюда.
Эльза взглянула на меня, застыв в ожидании и сжимая губами «Кэмел».
— Сейчас не время валять дурака, — сказал я и потянул ее за руку, но похоже, она угодила задницей в суперклей: мне не удалось ни на сантиметр оторвать ее от табурета. Я знал, что только попусту потеряю время на уговоры, а потому достал зажигалку и дал ей прикурить.
— Спасибо, милый.
Я схватил ее за запястье и с силой дернул, надеясь вызвать реакцию. С зажженной сигаретой во рту, она вскочила с легкостью уличного гимнаста.
— Ой, — запротестовала она, — ты делаешь мне больно. Ты никогда не умел обращаться с женщинами.
И тут я вспомнил о Тони, испуганном и уязвимом, как раненый заяц в чистом поле. Я не мог забрать его с собой — это не позволило бы мне быстро скрыться, — но не мог и оставить вот так. Я схватил со стойки бутылку соуса «Дядюшка Вильям» и плеснул на безукоризненно белую, свежевыстиранную и отглаженную рубашку Тони. Он смотрел на меня, онемев от удивления. Я отнял у него веник, говоря на ходу:
— Ложись на пол. Притворись мертвым, если не хочешь действительно умереть. Живо!
Я слегка толкнул его, достаточно, чтобы он потерял равновесие, и Тони плюхнулся на спину, успев смягчить падение руками.
— Вот эта пуля и убила тебя.
Я прицелился в фарфорового кота, сидящего над притолокой, и выстрелил. На сей раз проклятая фигурка разлетелась на куски. Прежде чем удрать через кухню, я поспешно подобрал четыре гильзы, а пока собирал их, взглянул на Тони: он лежал на спине, лицом в потолок, а его белая рубашка пропиталась киношной кровью.
3
У маленькой кухоньки, служившей по совместительству и кладовкой, был выход в переулок. Через него обычно уходил Тони, закрыв «Голубого кота». Переулок выходил на другую улицу, не туда, где был вход в бар. Я открыл дверь и опять, уже во второй раз, резко дернул Эльзу за руку. Она жалобно вскрикнула. Нельзя было терять ни минуты, к тому же это она втравила меня в веселенькую историю, а потому я решил оставить реверансы на потом. Перепрыгнув через горы старых газет и какие-то тряпки, мы оказались на улице, и тут же ледяной ветер влепил нам по изрядной пощечине. Я подпер дверь снаружи веником. Моя машина стояла в десяти шагах. Она смахивала на выставку образцов всяческих вмятин, царапин, пятен ржавчины и ободранной краски.
— Вот уже пять лет, как я паркую машину здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52