— Дайте же мне мою полосатую тигрицу! Исполосованная до кости, она кровоточит огнем — что за пиршество для каннибала!
Мадам услужливо отперла дверцу клетки, и граф жадно набросился на мясо. Когда он, словно заправский носильщик, волок ее на плечах к дверце, он резко бросил мне:
— Поживей выбирай себе шлюху! Мне нужен раздражитель.
Я не знал, как поступить. Ни один из застигнутых метаморфозами объектов, находившихся у нас перед глазами, не вызывал у меня ни малейшего желания. Несмотря на то что они являли собой формы буквально всевозможных извращенных желаний, мне они казались всего-навсего злобной сатирой на эротизм, и я чувствовал в себе все ту же смесь смеха и отвращения, которой наполнила меня графоманская ода графа. Но я был его креатурой и, следовательно, обязан был делать все, что только он ни пожелает. Выручила меня Мадам. Занеся в счет графское приобретение, она покинула свой пост и крепко сжала своей желтоватой рукой мое запястье.
— Я сама пойду с вами, — заявила она, и ее пальцы сжались столь властно, что мне не оставалось иного выбора, кроме как пойти с нею. Поскольку я еще никогда не прикасался к ней, никто не вправе был бы ожидать, что я узнаю ее по прикосновению, хотя прикосновение это и заставило меня содрогнуться. А кроме того, мы находились в Доме Анонимности и отказались от своих личностей, надев на себя маски.
Весь дом был наполнен спертой и влажной атмосферой паха, а голубой дымок возжигаемых в фаянсовых курительницах благовоний пропитывал его ароматом, заставляющим подумать о мастерской бальзамировщика. Она повела нас вверх по чопорной лестнице, устланной шкурами черных пантер, но теперь, когда мы покинули Звериный Зал, их мех был мертв и безопасен. Свет приходил из горящих глаз бронзовых птиц, которые свисали, расправив крылья, с базальтового свода у нас над головой; и эти глаза, как и строившиеся набедренной повязкой Мадам глазки, то и дело похотливо подмигивали. В ее походке сквозила свободная, гордая, чувственная грация. Она принюхивалась, как самец леопард в пору течки.
Кожа ее была иззелена-бледной.
Тяжелые двери красного дерева в нашу общую спальню с обеих сторон стерегли яшмовые колоссы, вавилонские чудища с изогнутыми задумчивыми клювами и оперенными руками; перья эти опахивали лица всех туда входящих со своего рода угрожающе похотливой лаской.
— Мы называем эту комнату Сферой Сфер, — сказала Мадам.
Она ввела нас в круглую комнату, полную изменчивой чересполосицы цветов, разбрасываемых вращающейся в середине потолка лампой с абажуром из цветных стекол. Граф нес свою жертву к постели столь церемонно, словно это был алтарь, предназначенный для заклания, но мне было не до него, я даже не присмотрелся к этому месту исполняемых желаний, ибо Мадам обернулась ко мне и поднесла палец к своим несравненным губам. Я отлично помнил этот рот и этот жест. У меня перехватило дыхание. Кажется, я всхлипнул. Она сдернула с меня маску и, едва коснувшись, поцеловала в губы. Сквозь щели в черном кожаном футляре я видел ее глаза; их бездонные глубины замутняли слезы.
— Я — Альбертина, — сказала она.
Она стянула с головы свой покров, и черные волосы рассыпались вокруг ее столь памятного мне лица.
Не знаю, почему она полюбила меня с первого взгляда, как полюбил ее, увидев впервые во сне, и я. И однако, мы преследовали друг друга, преодолевая барьеры пространства и времени; мы бросали вызов превратностям фортуны ради единственного поцелуя, перед тем как она вновь разлучала нас, и все события этой войны, в списках участников которой мы значились по разные стороны баррикад, воспринимались нами только в отраженном от лица другого свете.
Я обнял ее. Оказалось, что мы в точности одного и того же роста, и наши груди, звучно клацнув, сомкнули свои дуги. Жуткому крику графской шлюхи было не под силу прервать нашего первого объятия. Земля вращалась вокруг оси ее рта. Ощущение серафически имманентного, которое когда-то поразило меня в городе, достигло своей полноты. Ее руки обняли меня за шею, ее живот прижался к моей наготе, словно пытаясь превозмочь неумолимый дефект, разделявшую нас трещину, и тем самым вызвать полное, вплоть до потрохов смешение, связывая нас навечно, так что внутри обоих будет течь одна и та же кровь, нервы срастутся воедино, кожа растает и сплавится вместе под влиянием порождаемой между нами электрической силы.
Мы направились к круглой кровати, которая крутилась, как и весь мир, вокруг оси, расположенной посреди комнаты. Граф, пуская слюни, припал на ней к останкам своей несчастной шлюхи, являвшей собою уже сплошной кровоточащий стон. Мы взглянули на них со свойственным влюбленным безразличием, и я отвернул темное меховое покрывало, чтобы уложить мою Альбертину на простыни, покрытые столь же трагическими и таинственными пятнами, как и пятна на мостовой, после того как голую красотку сбросили с балкона. Я встал рядом с ней на колени, я целовал ее холодные груди. Глоток за глотком я всасывал холодную воду ее грудей, словно жажда моя была неутолима. Глазки на ее единственном одеянии закрывались один за другим.
Как раз в этот момент сквозь окна в комнату с грохотом вломился град автоматных очередей, прорвался сквозь бархатные занавески, избороздил матрас под нами.
Граф ринулся к вдребезги разбитому окну, разразившись подначиваниями к дальнейшему насилию. Ворвавшийся внутрь шторм громко забарабанил брызгами осколков по картонному клобуку, который он все еще носил. Вновь подоспевшие пули щедро забрызгали исхлестанную женщину, которая плясала и раскрывалась под ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110