Он мне казался огромным и строгим.
Я засыпала сидя в своей постоянной позе – коленки у подбородка.
Однажды я проснулась и услышала, как он сказал Хавалы: «Ну, вот видишь, а ты боялась».
Всё было спокойно, он был ласковым, и я не поняла чего она боялась.
Я была ребёнком, ни с чем «таким» этого не связала, но, тем не менее, «картинка» зрительно отпечаталась навсегда.
К тому времени мы жили несколько лучше, не голодали по 3-4дня, научились говорить по-русски, но самое главное, мы купили совместно с Анной Исаевной Дорфман маленький домик, который стоял один на горке у реки.
Мы стали землевладельцами!
В придачу к домику имелся небольшой участок чернозёмной земли, на котором мы выращивали картошку, овощи и кроме всего прочего на чернозёме сами по себе росли шампиньоны – одна из дополнительных примет счастья!
Но и это ещё не всё. Мы купили корову! У нас было своё настоящее нормальное, обычное молоко!
Осенью, когда копали картошку и сваливали её для просушки кучей посреди комнаты, мы ощущали себя богачами.
Появлявшийся у коровы наследник, тоже проводил первые дни своего детства в этом же домике, в этой же комнате.
Но это всё, было счастьем!
С этих пор жизнь в Пихтовке мне уже вспоминается в розовом цвете, на котором, увы, всё-таки периодически возникали тёмные пятна.
Лето в Сибири удивительное! Светлые солнечные дни, много зелени, цветов.
Хотя, вечера холодные.
Речка неширокая, но чистая и довольно тёплая.
Посреди реки – островок.
Наш домик на горке. Утром нагишом прямо с горки в речку!
Правда всегда нет времени, надо таскать из речки воду, (вверх в горку) чтобы поливать огород, надо полоть огород, надо убирать, стирать, надо смотреть за маленькой, надо, надо, надо!
И вечные окрики, унижения, зуботычины от старшей сестры.
Никогда ни одного тёплого слова, только презрительные взгляды и насмешки, будто мы не родные сёстры, а я какое-то странное, недоразвитое существо в доме.
Вечные заботы, спешка и страх. С шести лет!
Как знаменитая Золушка.
На среднем пальце правой руки у меня есть белый шрамик.
Это я заслонилась от горячей кочерги, которой меня била моя старшая сестра.
Но зато была Анна Исаевна. Мой добрый гений. Ей было 60 лет, мне – 6 лет. Мы были большие подруги и единомышленники.
Мы вместе оборонялись от Хавалы…
Трудно понять, почему две сестры из одной семьи, от одних родителей и почти на всю жизнь такие далёкие, чужие люди.
Мне горько об этом вспоминать и я сомневаюсь надо ли писать…
Но если не писать того, что было и так, как было, то многое надо будет убрать и тогда не будет уже правды…
Насколько роднее была Анна Исаевна.
В нормальной жизни, до ссылки, она была провизором.
Интеллигентная, образованная, небольшого роста, хрупкая с седой головой и смуглым красивым лицом, она тоже была одной из тех, кого вырвали ночью из постели и выбросили в Сибирь.
Она знала русский язык не только как средство общения, а восхищалась, наслаждаясь прекрасной литературой, созданной на этом языке великими поэтами и писателями.
Это она подарила мне Пушкина, читая его лучшие стихи наизусть.
Литературный русский язык с детства – это тоже от неё.
Начало всему лучшему во мне – это от доброты моей матери и интеллигентности Анны Исаевны.
Мне не хочется слишком дурно говорить о моей старшей сестре.
Она жива, жизнь не баловала её.
Думаю, что напишу позже больше и подробней о ней.
В Пихтовке же, тех времён жизнь для нас троих только начиналась.
Мы не могли влиять на события, но человек всегда волен в выборе своих приоритетов, своего поведения, своих ценностей.
Почему характер Хавалы тогда определялся примитивизмом и жестокостью?
Почему она била и не любила меня?
Почему она считала для себя развлечением специально в присутствии Анны Исаевны громко выпустить газы?
Для Анны Исаевны это казалось кощунством.
Домик наш состоял из одной комнаты примерно 9-10 квадратных метров. Два маленьких окошка на речку, двери в сени (прихожая – метр на метр).
На этом пространстве жили 5 человек, притом две семьи.
Анна Исаевна бледнела, обмахивалась платочком, подбегала к двери, упиралась в неё головой и говорила «говно собачье!»
Я воспринимала это выражение, как крик души отчаявшегося интеллигента.
Так мягко выражалась только Анна Исаевна, я слышала вокруг гораздо более крепкие выражения.
Я была полна сочувствием к ней и страдала, глядя на её трагическое лицо.
Иногда мне удавалось на короткое время отлучиться из дома, чтобы погулять с Анной Исаевной.
Она мне показывала красоту осеннего леса и читала наизусть «Осень» Пушкина. Она научила меня читать. Благодаря ей я пристрастилась к книгам задолго до того как пошла в школу.
А в школу я попала поздно. Во-первых, я должна была работать по дому, во-вторых, никому не было до меня дела.
Мама бывала дома мало.
Сестра меня за человека не считала, тем более не думала о том, чтобы записать меня в школу. Да и самой ей очень нелегко досталось, ей слишком рано пришлось нести на своих плечах заботы и обязанности.
Сама она тоже уже больше никогда не училась.
Учёба считалась чем-то второстепенным, что-то вроде баловства, которое отвлекало от домашних дел.
Моё увлечение книгами рассматривалось как признак лёгкого помешательства.
Да и сама Анна Исаевна не принималась всерьёз.
Это, впрочем, не новость, большинство необразованных людей считают себя умными и практичными, а на интеллигентов, в лучшем случае, смотрят несколько покровительственно и свысока, как на чудаков не от мира сего, которые жить не умеют.
Невежество всегда уверено в себе и сомнениям не подвержено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91