Только при ближайшем рассмотрении, милейший, выясняется, что созданные мифы с исторической реальностью не сочетаются!
— А куда же деть тот очевидный факт, — Петр Семенович сверкнул победным глазом, — что Кришна, Будда и Христос — это души с одной биографией, триединое, так сказать, пламя вечности, а?
— А вот если я тебе по ебалу сейчас съезжу, будешь апеллировать к триединому пламени? — в голосе Кулешова загудели близкие громы.
— Не так-то просто запугать меня, Вадим Анатольевич! — он запоздало попятился.
— Смотри как заговорил, пидор гималайский! — Прямой удар в лицо свалил шаткого Петра Семеновича с ног. — Не претендуй, сука, на христианство, не претендуй на науку!
Петр Семенович утерся нарукавником.
— И в мыслях не было!
— А я не верю! — крикнул Кулешов.
— Как обидно… Почему? В большинстве пунктов я с вами полностью согласен, но есть фрагменты, требующие дополнительного разъяснения. Это же нормально, естественно!
— Что вам еще не понятно?! Я устал повторять: христианство не нуждается для своего понимания в оккультной трактовке. Да, двести лет назад в розенкрейцерских и прочих масонских шарашках муссировались идеи пантеизма, посмертных воплощений, кармы, но в настоящее время превозносить новобуддийское шаманство — по меньшей мере дико! Вот и вся моя философия!
— Это понятно, — примирительно сказал Петр Семенович. — С этим никто не собирается спорить.
— Тогда что еще?! Что еще не понятно, отвечайте, черт вас раздери!
— Меня волнует исключительно технический аспект. Вам, как инженеру, это должно быть близко. Когда вслед за физической истает астральная и ментальная плоть, все высшие накопления вознесут наше сознание к истинно бессмертному «Я». Вам это несложно представить, ибо вознесение напоминает работу ракетного многоступенчатого двигателя…
— Что вы мне нервы трепете! Что вы повадились сюда?! Дьявол какой-то! Вы мне работать не даете, у меня от вас инфаркт будет!
— Просто на миг представьте, — страстно продолжал Петр Семенович, — вы живете одновременно во многих мирах, из которых наш, материальный, — самый примитивный и низкий. Ведь что такое рай? Это не фруктовый сад и прогулки с арфами, а огненный мир напряженной мыслительной работы. Творческие возможности не имеют преград, и нет такой задачи, которую нельзя было бы решить. Разумеется, чем меньше было накоплено прекрасных возвышенных мыслей, тем меньше пробудет человек в огненном мире перед новым воплощением.
— А если из всех мыслей, накопленных за жизнь, была одна, про жопу, — спросил Кулешов с усталым издевательством, — то сразу про нее все поймешь и на Землю вернешься?!
— Совершенно верно! Поэтому даже если мы сомневаемся, что вся наша жизнь — это движение по бесконечной спирали эволюции, дающее нам с каждым новым рождением неоценимую возможность изживать недостатки животной натуры, становиться чуточку мудрее, лучше, чтобы к концу вселенской манвантары из человека вновь претвориться в космический разум, которым мы были когда-то, прежде чем воплотились на планете Земля…
Кулешов глубоко дышал.
Петр Семенович вскинул руки:
— Разве не проще допустить, что все это правда, и вести себя лучше, чем упрямо отрицать, а потом очень страдать! Вадим Анатольевич! Ну скажите!
— Проваливайте отсюда к ебаной матери! Слышите?! К ебаной матери!!! — голос Кулешова поднялся до милицейской трели, обрывая сердце.
— Вадим Анатольевич, дорогой вы мой человек! — Петр Семенович всплеснул руками, кинулся за водой. — Нельзя же так! Что вы с собой делаете? Вы же планомерно губите себя. Я понимаю вас больше других. Сам когда-то часто раздражался, ел мясо, пил водку. Проявите чуточку терпимости, понимания, жалости. Наконец, элементарного сострадания. Уменье выслушать другого человека — это ли не то искомое общерелигиозное чудо, которого нам так не хватает в жизненной суете?
— Вы же слова не даете вставить! — Кулешов отпил из стакана, продолжая удерживать под пиджаком скачущее сердце.
— Буду нем как рыба. — Петр Семенович покрутил перед губами, изображая замочек.
— Вот и прекрасно, вот и послушайте. Начнем еще раз, без взаимных оскорблений. — Кулешов достал из внутреннего кармана упаковку с валидолом, заложил таблетку под язык.
— Слава богу, давно пора, — обмолвился Петр Семенович, спохватился и, улыбаясь, повесил на губы второй невидимый замок.
— Я уже говорил, — сказал Кулешов, шепелявя таблеткой, — ваше заблуждение сформировалось на фоне своеобразной параноидальной реакции, которая происходит, как правило, в пределах одной лингвоэтнической, а в нашем случае квазиклассовой структуры. Новые политические веяния, критическая социальная обстановка выполняют роль катализатора. Вы не станете отрицать, что большая часть так называемой интеллигенции склонна к интеллектуальному и духовному сектантству, эдакому благожелательному мракобесию, чрезвычайно разрушительному по своей природе…
Петр Семенович понимающе кивнул:
— В темной эпохе человечество наиболее несовершенно, а потому невежественно. Скрытое присутствие богов наполняет пространство и все, что в нем живет, высочайшим космическим электричеством. Человеческое существо, не имеющее в себе высокодуховных вибраций, разрушается.
— Что за еб твою мать! — сплюнул таблетку Кулешов.
— А что я такого сказал?
— Я тебя, пидораса, сейчас избавлю от невежества! И от вибраций тоже избавлю! Ты у меня враз просветлеешь, Порфирий Иванов моржовый!
— Лучше воздержимся от комментариев, Вадим Анатольевич, — сказал Петр Семенович, ловко подставляя под удар свой мягкий бок, — воздержимся и не будем осквернять очередной грубостью светлую память праведника!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11