— А Астаротте?
— Двадцать лет. Ему было двадцать лет, этому дьяволу. Обо мне могут говорить все, что угодно, но никто не переубедит меня, что это не он сунул отца в печь.
Аликино хотел спросить что-то еще, но врач жестом попросил его помолчать. Он заметил, что беспокойство и связанное с ним затрудненное дыхание становятся невыносимыми для пациента.
— Не волнуйтесь, синьор адвокат. Если не ошибаюсь, вы ведь тоже, как и Астаротте, родились в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году.
Слова врача благотворно подействовали на больного. Он перестал ходить взад и вперед, остановился у зеркала, висевшего над умывальником, и посмотрелся в него. Казалось, он видит себя в далеком прошлом. Когда же он обернулся, то опять заговорил словно в бреду:
— Наши жизни — моя и Астаротте Маскаро — какое-то время шли параллельно, хотя и с противоположным знаком. Моя — с положительным, его — с отрицательным. Так, если я хорошо успевал в школе, был честным, дисциплинированным, почитавшим авторитет семьи и общества, то Астаротте, напротив, был самым плохим учеником, был подвержен порокам и всегда проявлял себя как неукротимый скандалист. Когда мы повзрослели, стало ясно, что передо мной открывается будущее, которое принесет мне благополучие и успех, тогда как Астаротте — это нетрудно было предвидеть при его распутной жизни — после того как он растранжирит состояние Нумисанти, ожидает неминуемый социальный крах. И действительно, когда скончался Джерофанте и исчезла старая Мириам, единственная из всех Нумисанти, у кого была хоть какая-то деловая смекалка, он очень быстро опустился до нищеты. Сначала пекарня, а затем и вилла перешли к кредиторам. Я же, блистательно закончив учебу и получив диплом, открыл юридическую контору, женился на девушке из очень богатой семьи и занялся политикой, проявив в этой области настоящий талант, настолько яркий, что мои приверженцы в либеральной партии — в моей партии — видели во мне своего будущего лидера.
— В Риме вы стали бы депутатом, — заметил врач.
— Вот тогда-то — а было это в тысяча девятьсот десятом году — наши дороги и разошлись. Хорошо помню тот день. Я увидел Астаротте на вокзале, где он ожидал поезда. Он выглядел изгнанником, который уезжает навсегда. Небритый, в поношенном старом пальто и с дешевым чемоданчиком, Астаротте походил на нищего, готового протянуть руку за подаянием. Увидев меня, он слегка приосанился, и в словах его вновь зазвучали ирония и сарказм, какие были присущи ему на протяжении всей нашей долгой дружбы. «Пришел попрощаться со мной? — спросил он. — Порадоваться моему поражению?» — «Я не знал, что ты уезжаешь, — солгал я, — а зашел сюда купить газету». — «Поздравляю. Слышал, ты делаешь прекрасную политическую карьеру. Ты словно родился для успеха и готовился к нему с самого детства». Он торопливо пожал мне руку, поскольку подошел поезд. «Я еще вернусь, вот увидишь. И тогда одну из площадей в Баретте назовут моим именем». Я засмеялся, не сомневаясь, что больше никогда не увижу его. Я не знал, что он отправился в ад, но с обратным билетом в кармане.
Слушая этот диалог в пересказе Ривоццини, Аликино не мог избавиться от ощущения, будто слышит голос отца, словно сам Астаротте говорил все это. Но еще поразительнее было другое — все это он уже знал, все ему было известно еще прежде, чем сообщил адвокат.
— Далее я был избран членом муниципального сонета, потом мэром. Достигнув таким образом вершины своей политической карьеры, я практически не имел противников, даже в соперничающих партиях.
Чувство гордости, заставившее адвоката выпрямиться, внезапно схлынуло, и голова его поникла.
— В двадцать пятом году Астаротте вернулся и тотчас вызвал всеобщее восхищение, удивление и зависть, потому что выставлял напоказ богатство, такое огромное, какого в Бареттте никогда и не видели. Он стал дельцом. Если говорить точнее, строителем. Он немедленно, причем за наличные, выкупил виллу Нумисанти, которую переименовал в виллу Маскаро. Однако ничего невозможно было узнать о происхождении его богатства, которое казалось поистине безграничным. Ничего не могло выяснить даже тайное расследование, которое я поручил полиции, священникам и частным сыщикам. Вот тогда у меня и возникло подозрение, что тайна, окружающая его богатство, уходит в нечто сверхъестественное и связана с дьяволом. Астаротте сразу же начал кампанию против меня и не скрывал намерения занять мое место мэра. Чтобы заручиться поддержкой избирателей, он прибегнул к самой приторной демагогии: пообещал построить в Баретте новую школу и больницу, обязуясь таким образом разрешить две проблемы, которые с незапамятных времен были непреодолимы для города. После выборов — будь проклят этот год! — Астаротте не только стал новым мэром, но и в невероятно короткие сроки — едва ли не за одну ночь — построил больницу и школу.
— Адвокат, — рискнул перебить его врач, — но больница и школа — это уже отнюдь не демагогия.
Адвокат разразился безудержным смехом, в котором слышны были гнев и досада. Потом, внезапно успокоившись, он продолжал:
— Эти два больших современнейших здания, одинаковые, как близнецы, вставшие рядом, казались мне мрачным памятником, воздвигнутым в ознаменование моего поражения. А на какие средства, если не на дьявольские, они были построены? Новый мэр хвалился своей победой с такой наглостью и с такой издевкой, что это не только злило, но даже пугало меня. Школа заполнялась учениками, приезжавшими даже из соседних городков. А больница, напротив, почти все время пустовала, никак не использовалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63