Так же спали или не спали все. Лежали, смотрели на окно скоро ли оно побелеет, закуривали, слезали, сидели, почесывая желтые, обритые головы. В шесть часов подъем. Но подъем тут - это, конечно, понятие условное. Просто в шесть часов раздача хлеба. А есть здесь никто не хочет. Вялость, духота, неподвижность, скученность - она перебьет всякий голод. В первые дни, во всяком случае.
Меня все время одолевает дурнота. Она началась еще вчера, когда я впервые увидел кровь, чуть не накатила на суде и накрыла меня с головой, когда я сидел и ждал отправки в тюрьму. Она и сейчас не оставляет меня - то нахлынет, то спадет. Слезаю с нар, чтобы выпить воды. Над раковиной умывается тот пожилой, шестидесятилетний, с которым мы стояли в очередь к парикмахеру. Это тогда он сказал "Гуляют". Сейчас я с удовольствием смотрю на то, как он умывается. Истово трет лицо, потом каким-то обмылком до пены мылит голову, смывает водой, вынимает из кармана чистый платок и вытирается досуха. Общим полотенцем не пользуется. Все делает солидно и основательно. И одет солидно: крепкие рабочие сапоги, грубошерстные брюки, пиджак. Кряжистый, большой, неторопливый человек. Вымылся, вытерся, повесил платок на край нар (просушиваться), потом поднял на меня глаза и слегка подмигнул.
- Ну как? - спросил он.
Это он о том, какие у меня были волосы.
- Что ж, сейчас лето, - отвечаю, - так будет легче.
- Это так, - охотно согласился он. - Я, когда был моложе, всегда брился догола.
Он идет на свое место и садится. Я, подождав немного, подхожу к нему. Он подвигается и дает мне место.
- И на много вас?
- Пустяки, всего на пятнадцать суток, - отвечает он. - Вот видишь, как хорошо гостей встретил.
Расспрашивать в тюрьме не полагается, но он как будто вызывает на разговор.
- Вы что ж, выпивши были?
- Ну! Я ее и в рот не беру.
- А?..
- А вот так!.. - И он рассказывает, что случилось.
Жена позвала в гости родственников, потом выяснилось, что закуски маловато. "Ты бы хоть селедочки принес", - сказала жена. Он и побежал на угол в магазин за селедкой. Смотрит, бочка. На бочке надпись: "Рубль сорок кг". И на витрине в судке селедка - крупная, жирная. Стоит очередь. Он встал тоже. "А дают они, понимаешь, совсем из другой бочки. На той вовсе цены нет. И все берут, молчат. А когда подошла моя очередь, я и прошу продавца: "Вы мне, молодой человек, отпустите из той, где цена". - "А товар везде, говорит, - одинаковый, что в той, что в этой". - "Ну, а если одинаковый, то и дайте из той". А он и не слушает, раз-раз, свешал, завернул, говорит: "Полтора рубля". - "Нет, - говорю, - я этой не возьму. Вы мне ту отпустите". - "Товарищ, - говорит продавец, - не нравится - уходите. Кто возьмет за полтора рубля?" А я заспорил: как же так, стоял и уйду ни с чем. Тут милиционер как раз подходит: "В чем дело?" - "А вот, - говорит, задерживает очередь, скандалит". Милиционер, конечно, сразу держит за него. "Что же это вы скандалите, гражданин? Берите покупку и уходите". Я ему свое, а он меня за рукав. Я ему объясняю: так и так, а он меня локтем: "Товар везде один, вы не лавочная комиссия, чтоб проверять". Я и озлился. "И вы, говорю, - неправильно поступаете. Вы должны за рабочего человека заступиться, а вы вон чью руку держите. Не затем вы поставлены, чтоб так себя вести". Тут он сразу меня - хлоп! "Скандалишь? Да еще милицию оскорбляешь?! Не хотел домой идти, так со мной пройдешь". И вот, видишь, пятнадцать суток за хулиганство и оскорбление властей.
И он опять усмехается. Говорит ровно, спокойно, беззлобно, как будто и не о себе, улыбается и кончает:
- Вот так, дорогой товарищ, и принял я гостей. Акцент у него нерусский. Это не то татарин, не то мордвин.
- И говорите, совсем не пили?
Он поднимает руку и истово показывает мне кончик большого пальца с желтым ногтем.
- Вот столько за свою жизнь не выпил, - говорит он торжественно. - Я и понятия не имею, что такое водка, что такое вино.
- И не ругались? Он качает головой.
- Сроду, - говорит он твердо, - сроду никогда.
- Значит, за что-то тебя здорово милиция полюбила, - сказал кто-то рядом. Он развел руками.
- Да я ее вижу только на улице. Даже свидетелем никогда не был, в тут вoт cразу в суд и пятнадцать суток.
- А небось написали: нецензурно выражался, - догадывается кто-то.
- Ну вот, вот, это самое. Нецензурная брань, - смеется он, и все смеются тоже.
- Это уж они обязательно напишут, - объясняет тот же человек. - Тут со мной глухонемого судили. Так тоже влепили - "нецензурная брань". Даже судья засмеялся. "Ну это уж переборщили, - говорит. - Пишут черт-те знает что".
- Ну и что?
- Да что, пятнадцать суток. Вот он рядом, в соседней камере, за стеной.
- Да не может быть, - говорю я. - Анекдот?!
- Да нет, нет, - сразу откликаются несколько голосов. - Точно, точно. Вон за стеной сидит. И все опять смеются. Вот ведь что самое скверное: смеются.
- Да вы бы объяснили, - говорю я соседу, который в один и тот же день получил путевку в Сочи за хорошую работу и пятнадцать суток ареста за хулиганство. - Объяснили бы, как было. Ну, поругались с женой, ну, сказали ей что-то там такое. Так ведь рук-то вы на нее не поднимали.
Это молодой красивый парень лет тридцати пяти, рыжий, рослый, сильный. История у него такая. Он был премирован как лучший ударник путевкой. Завком обещал выдать тридцать рублей на дорогу. Ехать через два дня.
- Ну, конечно, хватили немного на радостях. Отрекаться не буду. Но так... Нормально. Прихожу к жене, говорю ей - вот какой мне почет, а она сразу чуть не в морду. "Уж договорился там, - кричит, - со своими дружками. Поедешь пьянствовать да котовать, а я тут без денег буду сидеть! Знаю я ваши отдыхи". Ну, слово за слово. Я сначала смехом, смехом, а потом уже пуганул ее как следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18