Чаятельно, с дороги.
Он поднес руку ко лбу.
- Лихорадит.
Секретарь смотрел на него в испуге. Начальник стоял перед ним желтый и страшный. Через распахнутый халат лезли жесткие, черные волосы. Около губ комочком накипала желтая ядовитая пена, и он слизывал ее языком.
- Ваше превосходительство, - осмелился секретарь, - может, Кравцова позвать?
Кравцов был полковой доктор, которому Бибиков верил и услугами которого пользовался уже около десяти лет.
- Лихорадит, заснуть никак не могу, - повторил Бибиков, - вот сижу и думаю, - он улыбнулся, - ты наш манифест читал, нравится? - Секретарь замялся. Он знал, что манифест очень плох, не далее как вчера ему самому по поручению Бибикова пришлось наспех писать объяснительную записку, которую надлежало приложить к каждой рассылаемой грамоте. Однако автора манифеста он не знал и считал им, как и весь штаб, самого Бибикова.
- Не нравится? - спросил Бибиков, не расслышав сбивчивый и робкий ответ. - И мне не нравится. А ты вот с этой штукой знаком? - он подошел к столу и с неожиданной ловкостью двумя пальцами поднял широкий желтый лист пергамента, исписанный со всех сторон кривыми, валящимися набок буквами. "С_а_м_о_д_е_р_ж_а_в_н_о_г_о и_м_п_е_р_а_т_о_р_а П_е_т_р_а Ф_е_д_о_р_о_в_и_ч_а в_с_е_р_о_с_с_и_й_с_к_о_г_о и п_р_о_ч_е_е и п_р_о_ч_е_е и п_р_о_ч_е_е", - прочел секретарь и ошалело взглянул на Бибикова. Главнокомандующий уединился в кабинете для того, чтобы ночью читать подметный пугачевский указ, доставленный перебежчиком в воинскую канцелярию.
Бибиков спокойно встретил его взгляд и улыбнулся.
- А ну, читай вслух, - сказал он.
Секретарь смятенно молчал. Читать воровской указ он не осмеливался. Главнокомандующий был явно на грани помешательства. Бибиков снова подошел к креслу и сел в выжидательной позе.
- Ну, что же? - сказал он ясным спокойным голосом. - Читай, что ли.
Торопясь и глотая концы слов, секретарь читал страшный пугачевский указ.
Бибиков слушал его и качал головой.
- Плохой ты чтец сегодня, братец, - сказал он наконец с неудовольствием, - разве так царские манифесты чтут! Слушай! - и, не глядя на перепуганного секретаря, он продекламировал громко и выразительно, ясно отчеканивая каждую букву воровского манифеста.
"Когда вы исполните мое именное повеление, за то будете жалованы крестом, бородою, рекою и землею, травами и морями, денежным жалованьем и хлебным провиантом и свинцом и порохом и вечной вольностью".
Секретарь смотрел на своего начальника бледный и перепуганный до смерти. Эта ночная беседа абсолютно не укладывалась в его уме. Совершенно ясно, что начальник сошел с ума. Это был или бред, или государственная измена. Секретарь стал думать. Собственно говоря, следовало сейчас же, не колеблясь и не допуская минуты промедления...
- Ваше превосходительство, - осмелился он наконец, - может, Кравцова... - и опять Бибиков не услышал его слова. Он еще глубже ушел в кресло и заговорил совершенно спокойным ровным голосом.
- Вот как указы пишутся: "свинцом, порохом и вечной вольностью". Как, по-твоему, кому они поверят - нам или Пугачеву? За вечную вольность пойдут или за присягу? А? Не знаешь? - он помотал головой. - Ну и я не знаю.
Он закрыл глаза и задумался. Секретарь сидел как на иголках, не смея сказать ни слова: его большие птичьи глаза сделались пустыми от испуга.
- Вот я, - заговорил Бибиков, - вот я проездом в Казань в одну избу зашел, пока лошадей перепрягали, - а там за столом один знакомый помещик сидит и с блюдечка чай кушает, в Петербурге мы с ним встречались. Я так и обомлел. Вы, спрашиваю, сударь, имярек, что здесь делаете? А он этак криво улыбнулся и говорит: как слухи прошли, что Пугачев здесь проходит, то мы и размыслили в чужую деревню укрыться, ибо, чаятельно, мы здесь меньше опасности подвергаемся, чем дома. Так как наши люди могли быть первыми нашими злодеями и врагами, а здешним мы - сторона, ничем мы им еще не нагрубили. Сидит и чай кушает. Здорово? - Он усмехнулся. - Так за кого же подлый народ пойдет? За императрицу или за Пугачева, как ты думаешь?
Секретарь молчал. Бибиков встал и провел рукой по воспаленному лицу.
- Впрочем, - сказал он совершенно ровным голосом, - непобедимое воинство ее величества своей упорностью и храбростью во всем свете довольную известность стяжало. Все измышления маловеров и недоброхотов не только презрению подлежат, но и в государственном порядке преследоваться будут. Войска знают свою присягу. Да и мы, сударь, долг свой помним. Как видно из реляций, наши верные войска повсеместно злодею великий урон наносят. Берите перо, сударь, и пишите. - Он запахнулся в халат и прошелся по комнате строгий, чинный и подобравшийся. - Пишите, - сказал он.
"Лейб-гвардии подпоручику Державину по секрету.
По известиям, дошедшим сюда, слышно, что жители города Самары при приближении злодейской сволочи со звоном и крестами выходили навстречу и, по занятии города теми злодеями, пели благодарный молебен".
Секретарь писал, бледный и трепещущий. Он еще не знал этих страшных подробностей.
"Когда город Самара от командированных войск паки занята будет и злодеи выгнаны, найти того города жителей, которые были первыми начальниками и уговорителями народа, навстречу злодеям со крестом и со звоном и через кого отправлен был благодарный молебен".
Секретарь едва поспевал за главнокомандующим.
"Некоторых для страха жестоко наказать плетьми, при собрании народа, приговаривая, что они против злодеев, - тут голос главнокомандующего слегка дрогнул, - должны пребывать в твердости и живота своего как верные подданные щадить не долженствуют".
Бибиков кончил диктовать в два часа ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60