На севере от Клэрмонт-авеню, оттуда же вышел и мистер Шульц.
– Никогда не бывала в Бронксе.
– Так я и думал, – сказал я, – Мы живем под крышей. Ванна – в кухне.
– Кто мы?
– Мама и я. Мама работает в прачечной. У нее длинные волосы. Она красивая женщина, вернее могла бы быть очень красивой, если бы следила за собой. Она чистюля и аккуратистка, не подумай. Но она слегка сумасшедшая. И зачем я тебе все это рассказываю? Об этом я никому никогда не говорил, мне почему-то неудобно говорить так о маме. Она добра ко мне и любит меня.
– Я догадываюсь.
– Но она не права. Ей наплевать как она выглядит, у ней нет друзей, она не любит покупать новые вещи, у нее нет даже мысли завести друга-мужчину. В общем, она не совсем обычна. Ей наплевать, что думают соседи. Она живет сама с собой. Поэтому у нее репутация тихопомешанной.
– Наверно у нее была тяжелая жизнь. Давно твой отец исчез?
– Я был совсем маленьким. Даже не помню его. Он был еврей, вот и все, что я о нем знаю.
– А твоя мама тоже еврейка?
– Нет. Она – ирландка, католичка. Ее зовут Мэри Бехан. Но она в церковь не ходит. Вернее ходит, но не в обычном понимании. С какими-то женщинами забирается на самый верх синагоги и сидит там, слушает. Вот так ей нравится.
– А фамилия у тебя конечно не Батгейт?
– А, ты запомнила?
– Да, когда записывали тебя в воскресную школу. Теперь понятно откуда она взялась!
Она улыбалась. Я подумал, что она имеет в виду мою фамилию, откуда я ее взял – от названия улицы, на которой жил, улицы – скопища фруктов всего мира, но она имела в виду не это. Она имела в виду привычку примыкать к другой церкви. Эта мысль заняла мою голову на минуту. Она пыталась не рассмеяться, чтобы не оскорбить меня, надеясь, что я не восприму очень серьезно ее шутку.
– Да, знаешь, мне как-то это и в голову не приходило, – сказал я, – То, что я иду по следам своих сумасшедших родителей.
Я рассмеялся, она следом за мной тоже. Мы смеялись, и я любил ее смех, такой мелодичный, как голос из-под толщи воды.
Потом, мы пошли по солнечной улице просто погулять и без всякой видимой причины свернули в другую сторону от отеля. Она сняла пиджак и повесила его к себе на плечо. Я глядел на наши отражения в стеклах магазинов, на которых краской было написано, что они сдаются. Наши отражения были черными, едва-едва проглядывали естественные краски. А сама улица полыхала жаром. Я чувствовал этим утром, что знаю, что Дрю Престон является сама собой, без мучительных размышлений направленных внутрь себя, без вызванных вином преувеличенных оценок ситуации, которая сложилась так, а не иначе, я чувствовал ее самою, под спрятанными под внешними оболочками красоты, ее внутреннюю красоту души и глядел на нее ту, внутреннюю, почти полностью забыв про нее физического человека. Еще я чувствовал, что понимаю ее так, как она понимает сама себя, так как она понимает себя в тисках обстоятельств, вызванных не ей самой. Другие члены банды раздражались ее видом, внешностью и манерами, для них она была существом с высшего света, снизошедшая до них, оборванцев, с благотворительной целью, но дело заключалось в другом, более опасном чувстве – ее душа оказалась в таком соседстве, что не могла иногда быть естественной. Думаю, что ее интерес ко мне был вызван именно этим обстоятельством, тем, что я, несмотря на все кажущиеся отличия, был ее братом-двойником и чувствовал себя в таком же окружении точно так же.
Мы прошли пешком несколько кварталов. Она молчала. Иногда бросала мельком взгляд на меня. Затем неожиданно взяла меня за руку. Будто если я доверил ей часть моей скрытой от всех души, она в благодарность дарит мне свое доверие, держа меня за руку как любовная подружка. Меня это немного смутило, но не мог же я в самом деле отказаться от такого доверия. Я просто оглянулся назад, чтобы посмотреть нет ли кого из знакомых лиц. И прокашлялся.
– Тебе, наверно, не совсем ясно твое положение в банде? – спросил я.
– Мое положение? А что это такое?
– Ну… что ты моя гувернантка.
– А-а. Да, я знаю. Поэтому ты столь явно заботишься обо мне.
– Я должен заботиться. Но, по правде говоря… – я смутился, – до этого времени и особого внимания ты не требовала. Потому что все делала правильно.
– Тут я подумал, что сфальшивил. – Но, случись что, ты можешь рассчитывать на меня. – добавил я признавая свои нечестные слова.
– А что может случиться?
– К примеру, ты знаешь кое-что, кое кого. А это иногда мешает. – ответил я, – Они не любят свидетелей. Они не любят когда люди не имеющие к ним отношения знают что-либо о них.
– Да, я много чего знаю о них. – сказала она, будто это раньше не приходило ей в голову.
– Чуть-чуть знаешь. – сказал я, – Но, с другой стороны, никто, кроме членов банды не знает, что ты это знаешь. Это хорошо. Потому что, если бы районный прокурор знал, что ты находилась на лодке и что там произошло убийство, то… Вот тогда твоя жизнь была бы в опасности.
Она задумалась.
– Ты говоришь будто ты – не член банды. – сказала она.
– Да, не член. Пока. Я еще пытаюсь стать им. – сказал я.
– Он тебя очень хорошо ценит. Всегда говорит о тебе только хорошие вещи.
– Какие, к примеру?
– Ну, что ты толковый. У тебя мозги на месте. Мне вообще-то это выражение не нравится. Он мог бы сказать, что ты силен, бесстрашен или еще что. Кстати, а сколько тебе лет?
– Шестнадцать. – ответил я, слегка преувеличив возраст.
– О, боже! – вздохнула она. Быстро взглянула на меня и опустила глаза. Она помолчала, затем вытащила руку из моей, что стало для меня большим облегчением, хотя я очень бы желал, чтобы мы держались за руки. – Тогда ты оказал им какую-то большую услугу, если они выбрали тебя среди многих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108